– Зачем? Зачем вы мне это рассказали? Чего выдобиваетесь?

– Ну, например, хочу, чтобы вы знали об этом. Простотак, без всяких условий. Может быть, это поможет вам в работе, когда вампокажется, что вы чего-то не понимаете.

– Вы опять недоговариваете.

– Да… Вы снова правы. Я еще не все сказал, но непотому, что испытываю вас на сообразительность, поверьте мне. Я долго готовилсяк нашему разговору, но к моменту вашего приезда так и не ответил сам себе наглавный вопрос. Поэтому сейчас все еще мучительно пытаюсь найти ответ.

– И не находите?

– Нет, не нахожу. Хотя думаю об этом все четыре месяца,с тех самых пор, как понял, что семимильными шагами двигаюсь к краю. Людисамонадеянны и редко задумываются о том, что будет, когда их не станет. Намкажется, что мы будем жить вечно и никогда не умрем. А потом вдруг оказывается,что это не так. И все чаще приходится думать о перспективе собственногоотсутствия в той жизни, которая будет продолжаться уже без нас. Сначала всекажется предельно ясным, и на вопрос, какой же будет эта жизнь, самый первыйответ: «Это будет жизнь без нас». Некоторые таким ответом и ограничиваются. Анекоторые, прожевав и переварив эту неприятную мысль, переходят к следующемуэтапу и говорят себе: «Ладно, я понял, что это будет жизнь без меня. Новсе-таки какой она будет, хорошей или плохой? И волнует ли меня, какой онабудет?» Вот на этот вопрос я и ищу ответ. Я пытаюсь понять, безразлична мне этачужая жизнь, в которой меня уже не будет, или нет.

– И к чему вы склоняетесь?

– Не знаю. Не могу решить. Слишком многое положено начаши весов. В том числе и благополучие людей, которых я много лет поддерживал икоторых не имею права бросить на произвол судьбы.

– Вы хотите, чтобы я побыла с вами до тех пор, пока выне примете решение?

– Да. Я этого хочу. Но не смею просить вас об этом.Сегодня воскресенье, у вас день законного отдыха и наверняка есть какие-то своипланы. И потом, не очень-то радостно коротать время в обществе умирающегостарика. Вы, наверное, замерзли и проголодались? – внезапно сменил онтему.

– Нет, что вы, – вежливо ответила Настя, хотя и всамом деле ужасно замерзла и хотела есть.

– Не лгите, – рассмеялся Денисов. – По глазамвижу, что это неправда. Пойдемте-ка ко мне в палату и устроим прощальный обед.Да не смотрите вы на меня как на покойника! Я пока еще жив и, осознаваямалоприятную перспективу, хочу то, что осталось, прожить в радости иудовольствии. Пойдемте, пойдемте.

Он с трудом встал со скамейки и снова оперся на Настинуруку. Теперь Эдуард Петрович шел еще медленнее, и несколько десятков метров,отделявших их от входа в больничный корпус, они преодолевали так долго, словнокаждый шаг требовал неимоверных усилий. В палате, больше похожей на номер люксв дорогой гостинице, Денисов разделся, и, когда остался в спортивном костюме,Настя с ужасом увидела, как он исхудал. Кожа до кости. А ведь был таким статными широкоплечим…

Палата у Денисова и впрямь была особая, не для рядовыхбольных. Это, скорее, даже были апартаменты. Вероятно, при советской властиздесь лежали члены правительства и Политбюро ЦК, а теперь, когда всепереводится на коммерческую основу, сюда могли положить любого, кто обладаетсоответствующими суммами денег. Апартаменты состояли из трех комнат: спальни,гостиной и кабинета. Предполагалось, по-видимому, что высокопоставленныепациенты будут не только поправлять здоровье, но и принимать посетителей иработать над важными документами, определяющими судьбы страны.

Они расположились в гостиной, а вошедшие следом за нимиохранники тут же принялись накрывать на стол. Из стоящего в углу комнаты холодильникапоявились тарелки с копченой осетриной и мягким сыром, вазочки с икрой, фрукты.

– Приступим, – весело заявил Денисов. – Но неувлекайтесь, впереди еще горячее.

– Кстати, как поживает ваш знаменитый повар? –спросила Настя.

– Алан? Сами увидите. Я привез его с собой. Мне, как выпонимаете, разрешают даже здесь держать своего повара. То, что мне предложитбольничная кухня, заведомо неприемлемо. Кроме того, меня навещает довольномного людей, а я привык быть хлебосольным хозяином. Алан ночует у друзей,неподалеку отсюда, а с утра до позднего вечера находится в клинике.

Насте показалось, что настроение у Эдуарда Петровичаподнялось, даже глаза заблестели. Он начал рассыпать комплименты, рассказыватьанекдоты и разные забавные случаи из своей жизни. Вскоре появился Алан,маленького роста крепыш с большим животом и окладистой бородой, похожий навеселого доброго гнома. Настю он сразу узнал и заулыбался во весь рот, сверкаязолотыми коронками.

– Рад видеть вас, рад видеть, – приговаривал он,раскладывая на блюде приготовленные по-особому овощи, – а я-то все головуломал, для кого Эдуард Петрович такой стол с утра заказал. Мужчины больше мясопредпочитают, а вы любите рыбу и овощи, я помню.

– Анастасия, вы совершенно очаровали всю моюкоманду, – шутливо поддел Денисов. – Вы только подумайте, за три слишним года Алан не забыл ваших кулинарных пристрастий. Это о чем-нибудь даговорит! А Толя Старков, как мне кажется, к вам неровно дышит.

– Ну что вы, – смутилась Настя, – вампоказалось.

Анатолий Владимирович Старков был в команде Денисованачальником контрразведки. Если отвлечься от правовых реалий, то он импонировалНасте своим спокойствием и деловитостью, а также тем, что был одним из немногихлюдей, которые не считали женщину, работающую в уголовном розыске, экзотическимнедоразумением.

– Да нет, дорогая моя, не показалось. Открою ваммаленький секрет. Когда я собирался просить вас помочь в поисках преступника,который убил мою Лилиану, Толя меня сильно отговаривал.

– Вот как? Он сомневался, что я смогу вам помочь?

– Ни в коем случае. Он никогда не сомневался в вашихспособностях. Он, видите ли, опасался, что я этим поставлю вас в неудобноеположение. Очень просил меня, чтобы я вас не трогал.

– И из одного этого вы сделали вывод, что АнатолийВладимирович ко мне неравнодушен? Он просто деликатный человек, вот и все.

– Конечно, – хмыкнул Денисов, – а я, выходит,совсем неделикатный. Вы бы слышали, с каким придыханием он произносит ваше имя.Ладно, все это чепуха, болтовня стариковская. Расскажите мне лучше, как вашасемейная жизнь протекает.

– Протекает своеобразно, – засмеяласьНастя. – В данный момент я одна, муж в Штатах, лекции читает по высшейматематике.

Они болтали легко и непринужденно, словно не стояли рядомтяжелая болезнь и близкий конец. После горячего Алан подал Насте кофе, аДенисову – его любимый коктейль из молока с яблочным соком. За окном быстротемнело, день клонился к вечеру, а Денисов все не отпускал Настю, находя новыеи новые темы для разговора. Несколько раз заходил врач и с удовлетворениемотмечал, что больной накануне операции бодр, весел и не нервничает. НаконецЭдуард Петрович перешел к главному.