какая-то новенькая медсестра, и мы с ней представляемся друг другу. Она включает свет, видит, что мы с Эльфи обе плачем, извиняется и гасит свет. Этот крошечный жест сострадания поражает меня до глубины души. Медсестра говорит, что зайдет позже.

Я говорю, что не надо. У нас все хорошо. Я уже ухожу.

Я не смотрю на Эльфи, но чувствую, как она мысленно умоляет меня остаться. Я беру свою сумку и говорю: Ну, ладно, до завтра. Наверное, до завтра. Не знаю, когда я теперь приду. Я не смотрю на нее, она не может говорить, не может мне возразить из-за трубки в горле. Я выхожу в коридор.

Я иду на стоянку, но разворачиваюсь на полпути и мчусь обратно к Эльфи. Врываюсь в палату, бормоча извинения. Эльфи протягивает ко мне руки и обнимает меня. Я замираю в ее объятиях, затаив дыхание. Потом Эльфи меня отпускает и стучит пальцем себе по груди, прямо над сердцем. Я уточняю: Ты меня любишь? Она кивает. Но хочет сказать что-то еще. Я поднимаю упавший на пол блокнот, и она пишет, что тоже должна извиниться. Ей не хочется никого убивать – только себя. Я киваю. Я знаю, да. Я боюсь умирать в одиночестве, пишет Эльфи, и я снова киваю. Она пишет слово «Швейцария», обводит его в кружок, вырывает лист из блокнота и отдает его мне. Я улыбаюсь, складываю листок пополам, и еще раз, и еще – пока бумага не перестает гнуться, – и убираю его к себе в сумку. Дай мне подумать, говорю я сестре. Дай мне время подумать.

10

Я ехала по Коридон-авеню и высматривала ресторан, где мы договорились поужинать с Ником, мамой и тетей Тиной. Я забыла, в каком именно ресторане мы должны были встретиться, и надеялась вспомнить, когда увижу. Поэтому я ехала медленно, как на параде, и читала все вывески. И размышляла о смерти. Где добывают барбитураты? И что вообще добывать? Есть одна комбинация в сочетании с молоком… или не с молоком. Я не помнила рецепта смерти. Давным-давно, в незапамятные времена, когда я пыталась работать журналисткой на фрилансе, меня отправили в командировку в Портленд, штат Орегон, собирать материалы для статьи об ассистированных самоубийствах. Пока я была в Портленде, тело моей кузины Лени выловили из реки Фрейзер, где она утопилась, раз и навсегда бросившись в пустоту. Медикаментозный уход из жизни включает в себя определенное сочетание препаратов. Вспомнить бы еще, каких. И во сколько мы сегодня встречаемся в «Колизее», в шесть или в семь? Есть ли там летняя терраса? Какой же там активный компонент? Надо будет проверить мои портлендские заметки, если я их не выкинула.

Ник работает в медицинском научном центре. Может быть, он сумеет добыть нужные препараты, не привлекая к себе внимания. Слушай, Ник, ты не мог бы составить коктейль, который вырубит Эльфи уже навсегда? Или, может, удастся найти беспринципного врача, который за определенную плату согласится украсть препараты из больничных запасов? Если их возьмет врач, это, наверное, будет не кража. Служебный долг. Или попытаться найти беспринципного фармацевта в аптеке? Или обратиться к бандитам? В Виннипеге наверняка есть бандиты с неограниченным доступом к запрещенным лекарствам. Или к оружию.

Мозг – это орган, созданный для решения проблем, и если проблема заключается в жизни и ее нежизнеспособности, то рациональный, работающий мозг решит с ней покончить. Верно? Нет? Я не знала, что делать. Ощущение было такое, словно кто-то невидимый бросал дротики мне прямо в висок с интервалом в пять секунд. Сейчас мне казалось наивным, трусливым и эгоистичным говорить человеку: ты должен жить, тебе положено хотеть жить, а значит, ты будешь жить. Это твой единственный императив, единственное правило Вселенной. Когда-то наша семья была самой обыкновенной семьей с обыкновенными семейными кризисами вроде рождения ребенка (двух детей) вне брака. Когда-то наша семья была нормальной семьей, где никто не стремился друг друга убить. Теперь я не могу ни размышлять, ни писать. Мои пальцы меня ненавидят. Я боюсь, что когда-нибудь они задушат меня во сне.

Я припарковалась в переулке у ресторана, позвонила Финбару и оставила ему сообщение в голосовой почте: Если я помогу сестре умереть, обвинят ли меня в убийстве? Потом отключилась, но сразу же перезвонила и оставила еще одно сообщение: Я не собираюсь убивать сестру, не пойми меня превратно, просто мне интересно узнать о юридических последствиях и все такое. Можешь дать мне консультацию? Я вдруг поняла, что даже не знаю, каким именно видом права он занимался. Кажется, что-то связанное со сферой развлечений и медиа.

Я закрыла глаза и попыталась собраться с мыслями. Что такое любовь? Как я люблю Эльфи? Я сжимала руль точно так же, как папа, – словно он буксировал недавно открытую планету, хранящую все тайны Вселенной. Кажется, я вспомнила название препарата. Сто таблеток – смертельная доза. Измельчить в порошок, растворить в чем-нибудь мягком вроде йогурта. Есть еще похожий, он стоит дороже, но принимать его проще, потому что он выпускается в жидкой форме. Просто выпиваешь стаканчик, и дело в шляпе, как говорит тетя Тина. А вдруг мое сердце разорвется от страха? Почему врачам так неприятна беспомощность? А вдруг меня обвинят в убийстве? Что я буду делать в тюрьме? С кем будет жить Нора? На Борнео с отцом? Точно ли Эльфи хочется умереть? И что скажет мама? У меня запищал телефон, и я испуганно вздрогнула. Нервы ни к черту. Пришло сообщение от Норы: Если Уилл приедет сюда, скажи ему, что это нормально, когда Андерс ночует у нас. Я написала в ответ: Это НЕ нормально! Снова Нора: Ты говорила, что ему можно у нас ночевать, если мы репетируем допоздна и метро уже закрыто. Я: Хорошо, но пусть спит на диване в гостиной. Нора: Тогда напиши Уиллу и скажи, чтобы он не заставлял Андерса спать в кладовке. Я: Отличная мысль! Там есть старый матрас и куча грязной одежды. Можно построить крепость. Нора: Мам! Я: Нора, тебе четырнадцать лет. Нора: Почти пятнадцать. Ты забыла, когда у меня день рождения?! Тебе вроде бы еще рано впадать в старческий маразм.

Обед чем-то напоминал фильм Бунюэля. Я смотрела на маму, на ее лицо, ее руки, словно они в любую минуту могли взорваться фонтаном крови. Мы сидели на летней террасе шумного итальянского ресторана, мама была словно Пьета, скорбящая богоматерь Микеланджело, мои мысли вертелись вокруг убийства. Ник устало разливал сангрию по большим бокалам, тетя Тина говорила без умолку, а потом вдруг спросила: Что такое «Твиттер»?

Она принялась расспрашивать