стегнул лошадь, понукая ее брести сквозь неохотно расступающееся человеческое море. Пассажир покосился на ошеломленного Юргена и тут же отвернулся. Тот же застыл как вкопанный: эти голубые глаза он хорошо запомнил. Куратор!

Юрген проводил удаляющуюся керляйн Айланд взглядом, выругался и последовал за санями.

Глава тринадцатая

По сравнению с другими кварталами в Копперфалене царили тишина и спокойствие. Мануфактура по производству рабочих големов для шахт, опечатанная около года назад, стояла особняком, возвышаясь над глухими деревянными бараками. Трехэтажное здание из вездесущего красного кирпича, захватившего половину города, щурилось на белый свет забранными решетками окнами, щерилось копьями метровых сосулек, облепивших карниз.

Юрген несколько минут изучал территорию, пытаясь найти хоть какие-то признаки пребывания людей. Безрезультатно.

– Пойдем, что ли, посмотрим, раз уж мы здесь?

Бес, не отреагировав на предложение, безучастно скользил взглядом по зданию. Где-то неподалеку он в начале года убил восемь человек.

Ворота основательно засыпало снегом, амбарный замок оледенел, и было очевидно, что никто его не трогал последний месяц, а возможно, и с прошлой зимы, когда владелец воспользовался шумихой, чтобы на легальном основании законсервировать убыточное производство.

– И куда он мог деться? Не улетел же!

Бес вскинулся, как пес, уловивший запах добычи.

– Ты что-то почуял? – кукла не ответила, и стажер приказал: – Веди! Отто, то есть Фрей, жди тут! Никого не выпускай!

Им пришлось полностью обогнуть территорию мануфактуры, и Юрген успел засомневаться, правильно ли понял поведение голема, когда они вышли к противоположным, служебным, воротам, оказавшимся в два раза больше парадных. И вот их, судя по следам, кто-то недавно открывал.

Хоть участок перед въездом и расчистили, створка поддалась с трудом. Плохо смазанные петли промерзли и жутко скрипели, хрустя ломким льдом. Усилия оказались вознаграждены: во дворе стоял уже знакомый экипаж. Людей поблизости не наблюдалось. Юрген обошел вокруг саней, покосился в сторону главного корпуса. Померещилось, будто в глазах Беса мелькнул насмешливый вопрос: «Мол, не пора ли известить начальство?» Или то было отражение его собственных колебаний?

– Да знаю я! Но у меня даже доказательств нет, – вслух возразил молодой человек голему, с раздражением вспоминая издевки керр Раттенсона.

На днях пришел ответ из лаборатории: алхимики, ожидаемо, не обнаружили в пище келер Вермиттерин никакого яда. И крысий детектив, конечно же, не упустил случая снова «клюнуть» стажера за мнительность и паникерство.

Юрген выкинул из памяти ехидное лицо коллеги, сосредоточился на текущем деле, пробормотал:

– Да и не до того всем сейчас.

Прозвучало очень похоже на оправдание.

От экипажа к зданию вела утоптанная тропка. Дверь оказалась не заперта. Юрген осторожно заглянул в предбанник, вытащил пистолет. Хрипло – в горле от волнения пересохло – приказал:

– Бес, вперед!

Кукла послушно скользнула внутрь. Стажер с опаской вошел следом. За пропускным пунктом и раздевалкой с рядами закрытых наглухо шкафов начинался темный коридор, уходящий в недра здания, как в пищевод огромной хищной рыбы.

Юрген щелкнул переключателем, но маналампы, похоже, приказали долго жить. Он чертыхнулся, сожалея об отсутствии артефакта ночного зрения, и вытащил фонарик.

Голем действовал строго в соответствии с директивами: опережал хозяина на десяток шагов, дожидался, пока тот его догонит, и снова уходил вперед. Луч света скользил по табличкам с номерами комнат. Молодой человек ради любопытства попробовал открыть одно из помещений, но дверь оказалась заперта.

Ловушку стажер заметил слишком поздно.

Сотни тончайших шелковых нитей выплеснулись из потолка и стен, захлестывая Беса. Юргена почти не затронуло, плохо только, что в захват попали шея и намертво притянутая к ней рука с пистолетом.

Стажер тут же застыл. Голем, напротив, яростно и безнадежно бился в паутине. Нити глубоко впивались в мертвую плоть, режа ее. Эдикт самосохранения отступал перед прямым приказом. Колебания паутины, возникшие в результате сопротивления голема, докатывались и до Юргена, и от содроганий охватившей шею лесы ему становилось неуютно.

– Бес, замри!

Голем повис безвольной марионеткой.

– Вот так, хорошо, – похвалил Юрген. – Умница.

Осторожно, двигаясь очень медленно, чтобы не спровоцировать «паутину», он потянулся к вафферу свободной рукой. Повторил то ли кукле, то ли себе:

– Умница.

Ему почти удалось вытащить оружие, когда одна из дверей распахнулась, с грохотом врезавшись в стену. От неожиданности стажер дернулся, неловко зацепился пистолетом за паутину и выронил его.

Юрген бессильно скрипнул зубами, наблюдая за приближением Куратора. Тот не спешил, дотрагивался до каждой маналампы, мимо которой проходил, заставляя ее разгореться. В результате, когда он добрался до пленников, в коридоре значительно посветлело.

– Какие бабочки залетели к нам на огонек! Прелестные бабочки! Бабочки или… – мужчина стер радостную улыбку и презрительно закончил: – мухи! Жирные противные падальщики.

Он выглядел как опустившийся работяга. Пожелтевшая от стирок рубашка неряшливо торчала из-под потертого жилета, на котором не хватало пуговицы. Впалые синеватые щеки покрывала недельная щетина. Из засаленного пшеничного хвостика выбивались слишком короткие пряди. Голубые глаза за стеклами очков были наивно-невинными, как у младенца, недавно увидевшего свет. Обманчивое впечатление.

– Куратор… нет, профессор Франк Штайнер. Бывший сотрудник Института прогрессивных технологий, вы обвиняетесь в убийстве тридцати мирных граждан, восьми участковых полицейских и двух детективов первого отдела.

И как Юрген раньше не догадался?! Еще когда увидел взгляд стрелка на заброшенной станции! Ему же во время инструктажа показывали ориентировки на разыскиваемых преступников, в том числе и на керр Штайнера, и именно глаза – вот что запомнилось молодому человеку на портрете свихнувшегося ученого.

Дорого бы первый отдел Апперфорта заплатил за эту информацию! Но просветить коллег Юрген вряд ли сумеет: безумный или нет, а прошлых свидетелей профессор убрал чисто.

– Тридцать четыре, – перебив, педантично поправил керр Штайнер. – Их было тридцать четыре, жертвенных агнца, грешных тварей, которые легли на алтарь науки, дабы принести спасение прочим.

Керр Франк зло скривил рот. Левый глаз задергался.

– Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего, дабы всякий верующий в него не погиб, но имел жизнь вечную.[6]

Чужое безумие пугало, но одновременно было до того банальным и нелепым, что Юрген не сдержался и нервно прыснул: надо же, кто-то всерьез воображает себя демиургом!

– Я знал, вы не поймете. Вы, глупцы, уничтожили совершенное существо, отреклись от райского сада, – презрительно отозвался керр Штайнер. – Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас.[7]

Распалившийся профессор осекся. Пробормотал под нос, теребя пуговицу на покрытой пятнами манжете:

– Ева… Да, есть же еще Ева. Возвеличенная смертью, праматерь греха изведет дурное семя, даст жизнь святым девам, чья песнь возвестит перерождение мира.

Керр Франк вытащил