— Где? — уже тише спросила я.

— В одной забегаловке. Динка проснулась иначала кричать, что мне оставалось делать? Пришлось ее накормить.

— Ну и чем ты ее накормила?

— Конечно, смесями, чем же еще…

Я подошла к корзине и тихонько приподняламарлю. Малышка мирно покапывала. Рядом с ней лежала бутылочка со смесью,закутанная в небольшое столовое полотенце, в ногах — уже распакованная пачкапамперсов.

— Вот и памперс новый надела, — продолжалаоправдываться подруга. — Она еще навалила целую кучу. Девчонка растет прямо наглазах. Ходит по большому, как хороший мужичок.

— Сам ты мужичок, — рассмеялась я и протянуларуки к корзине.

— Ты чего?

— Ничего. В конце концов это мой ребенок, яхочу сама его нести.

— Послушай, а к тебе братки на хвост не сели?

— Они вообще не обратили на меня никакоговнимания.

— Это хорошо. А то я уже подумала…

— И что ты подумала?

— Я подумала, что ты меня продала.

— Дура, ты. Дура. Ничего ты так и не поняла.

— Поняла. Еще как поняла, — счастливоулыбнулась я, прижимая корзину к груди.

— И что же ты поняла?

— Я поняла то, что ты настоящая подруга и чтоя очень сильно тебя люблю.

— А еще?

— А еще, что я беру все свои слова обратно.Бее до единого. Клянусь. И прошу у тебя прощения за то, что могла в тебеусомниться. Ей-богу, прости.

— Прощаю, — Галина слегка приобняла меня заплечи и прошептала: — Знаешь, когда мы с Динулькой приедем к тебе, я сделаю всевозможное, чтобы вернуть все на свои места. Я верю, настанет время, когда ястану для тебя не только подругой, но и самым настоящим другом, а может быть, икем-то более близким.

Спасибо тебе за все, что ты для меня делаешь.— Я совершенно успокоилась и подмигнула не сводящему с нас глаз американцу.

— А это что за супермен? — ревниво спросилаГалина.

— Это Сэм.

— Какой еще Сэм?

— Самый обыкновенный. Я с ним познакомилась,пока ждала твоего возвращения.

— Хорошенькое дело! Получается, тебя вообще нина минуту оставить нельзя. Пока я кормила голодного ребенка, подмывала егогрязную ташку и меняла ему памперс, ты не теряла времени даром и завелаинтрижку.

— Это была не интрижка, а разговор по душам. Яуверена, что Сэм не понял и половины из того, что я ему рассказала. У него жесвой, американский, ум, который никогда не постигнет русскую душу.

— И нечего ему ее постигать. Твоя душа должнабыть открыта только для меня. А для всех других это должны быть самые настоящиепотемки. Господи, Галька, какая же ты ревнивая…

— С тобой разве возможно быть не ревнивой, —тихонько рассмеялась она. Затем стрельнула в сторону американца взглядом,полным ненависти, и, взяв меня за руку, направилась к выходу.

Галина остановила такси, сказалаодно-единственное слово: «Аэропорт» и протянула таксисту какую-то купюру.

— Пора прощаться. До отправления самолетаосталось не так много. — Она смотрела на меня глазами, полными слез.

— Галя, ты это серьезно?

— А как же Динка?

— Давай корзинку мне. Теперь о Динке будузаботиться я.

— Ты?

— Ну и не только я… А еще та женщина, окоторой я рассказывала. Ну что ты стоишь, как умалишенная?! Время идет. Ужеденьги капают. Таксист счетчик включил. Мы же уже с тобой тысячу раз всеобговорили. Опоздаешь на самолет.

Я стояла как вкопанная, вцепившись в корзину:

— Галина, а может, мы все переиграем?!

— Что именно?

— Я же сказала — все.

— Говори прямо! Что ты ходишь вокруг да около!— Галина заметно нервничала.

— Я и говорю. Поедем в аэропорт, сдадим мойбилет, а две недели я поживу у этой женщины вместе дочерью?

Ольга, но я уже просто устала тебе объяснять,что это очень опасно. Ты даже не представляешь, насколько опасна твоя затея.Если ты остаешься, ты ставишь под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь этоймаленькой девочки. Сейчас ты думаешь только о себе и о своей боли, носовершенно не думаешь о ребенке. Это эгоизм. Понимаешь, самый настоящийматеринский эгоизм!

Я бросилась на шею к своей подруге, она крепкоменя обняла.

— Ну все, прекрати, а то уже вся улицасмотрит, — шепнула Галина. — Садись в машину и езжай. Зайдешь в залрегистрации, подойдешь к той секции, где идет регистрация на Москву. Всеостальное ты знаешь. Деньги и ключи от квартиры у тебя есть. За дочь непереживай. Она в надежных руках, — сказала она, забирая корзину.

— Господи, но почему же так быстро… Я хочу ещепобыть с ней…

— У тебя с твоим ребенком впереди целая жизнь.Тебе нужно его на ноги поставить, а это нелегкое дело. Ты должна быть оченьтерпеливой, мудрой, рассудительной женщиной. И немедленно прекрати плакать. Тывызываешь подозрение. К нам может подойти полицейский и поинтересоваться, чтопроисходит и что там у нас в корзине. У нас же вообще нет никаких документов наребенка! Нас могут арестовать. Само по себе подозрительно, что мы не возим егов коляске, а носим в корзине.

— Ты только ее береги! — сказала я, с мольбойглядя на Галину. — Слышишь, береги. Никому не давай в обиду.

— Можешь быть уверена. Не дам.

Когда такси тронулось, я высунулась по пояс вокно и закричала:

— Слышишь, береги малышку! Как зеницу ока!!!Ты мне поклялась! Помни про женскую солидарность! Учти, мне без нее не жить!Понимаешь, не жить!

— Все будет хорошо!!! — донеслось до меня.

Силуэт высокой женщины с мужиковатымиповадками становился все меньше и меньше, а вскоре исчез совсем.

В аэропорту я быстро прошла регистрацию инаправилась в зал вылета. Присев в свободное кресло, я посидела в нем несколькоминут и поняла, что совсем не могу сидеть на месте. Я прошла вместе с другимипассажирами в галерею и огляделась.