– Подай мне сумку, – попросила Галка. – В ней кошелёк.

– Давай я сам возьму. – Великодушно сказал Лёнька. – Слышь, Галь, я украду пятьсот? Ты ж всё равно пока дома. А со стипухи отдам.

– Обойдёшься. – Сказала Галка. – Триста тебе за глаза и за уши.

– Ну, Га-аль! – Просительно заканючил Лёнька. – Будь человеком!

– Ладно, бери, вымогатель. – галка сунула брату купюру и спросила сердито: – Чего работать не идёшь, если денег не хватает?

– Успею, наработаюсь ещё. – Весело воскликнул брат. – Спасибо, Галюня, я тебя люблю! – И чмокнул Галку в щёку.

– Не лезь, заразишься. – Отстранилась Галка. – Есть хочешь? Поищи в холодильнике.

– Не откажусь. Слышь, а чё этот-то приходил? Ну, бывший твой.

– Я ж сказала: таблетки принёс. – Раздражённо ответила Галка.

– Не, я не о том. Вы чё, опять что ль? Того…

– Ничё мы не «того»! – Прошипела Галка. – И вообще, не твоего это ума дело. Иди, ешь суп.

– Ладно. – Легко согласился Лёнька. – Мне то чё?

– Родителям ничего не говори. – Предупредила Галка. – А то заведутся не к месту. А мне не восемнадцать между прочим, нотации слушать.

– Это точно. – Прочавкал Лёнька. – Мы вчера с ребятами в клубак завалили, поколбасились маленько. Так предки мне утром всю плешь проели, чё поздно пришёл…

– На клубак, значит, деньги есть. – Укоризненно констатировала Галка.

– Да не… – Спохватился Лёнька, – это Михач пригласил. У него бабки были. Ну, ладненько, мне пора. Ты поправляйся!

– И ты не хворай. – Пожелала Галка.

– Гы-ы! – Радостно отозвался брат уже из коридора.

Лёнька ушёл, а Галка долго неподвижно лежала, прислушиваясь к мерному стуку дождевых капель по стеклу, разглядывала геометрический рисунок на ковре. Таблетки действовали, жар постепенно спадал, но от того, как бестолково и горячо колотилось сердце, от кавардака, царившего в беспутной голове, лекарства не существовало.

Прошёл целый следующий день, а в квартире всё витал удушливый смог дешёвого табачища, стойкого перегара и потных ног. Вероника пробежала в кухню, настежь распахнула окно. В мойке высилась гора грязной посуды, угол украшала шеренга пустых бутылок.

Саня вылез из ванной завёрнутый в полотенце, почёсываясь и зевая во весь рот.

– Ну и куда ты вчера пропала? – Спросил он, завидев Веронику.

– Я была бы очень тебе признательна, если бы ты предупреждал меня о визитах гостей. – Сухо сказала Вероника.

– А в чём дело? – Искренне изумился Саня. – Я что, в свой выходной не могу с друзьями расслабиться?

– Вообще-то у меня тоже был выходной. – Стараясь держаться спокойно, напомнила Вероника. – Я, между прочим, тренажёры пропустила, чтобы приготовить обед. Старалась. Думала, мы проведём вместе вечер…

– Мы и провели его вместе. – Саня поскрёб небритый подбородок, – А тренажеры твои – выброшенные деньги.

– Я вообще-то сама зарабатываю. – Напомнила Вероника.

В ней нарастало клокочущее возмущение. В глубине души она ожидала извинений, раскаяния, примирения. Но стоявший перед ней небритый помятый мужчина, так мало напоминавший сейчас её страстного обходительного друга, не только не чувствовал себя виноватым, но, кажется, был не на шутку сердит.

– Давай, скажи ещё, я у тебя на шее сижу! – Рявкнул он раздражённо, – Да кто ты такая, чтобы указывать мне, с кем дружить, как отдыхать? Я, если хочешь знать, со своей женой из-за того развёлся, что слишком много указывала!

– Я совершенно не хочу знать, почему ты развёлся с женой! – Стиснув кулачки, выпалила Вероника. – И не стану убирать после твоих пьянок! Я не знаю, кто я тебе, но уж точно не прислуга!

Она хотела крикнуть что-нибудь ещё колючее, обидное, но в горле застрял предательский ком. Вероника побоялась, что просто разрыдается от обиды. Она бросилась вон из кухни, но Саня схватил в её охапку.

– Эй, куда ты? Обиделась что ль?

– Пусти! – Отбивалась Вероника. – Отстань!

– Да ладно тебе… Ты такая красивая, когда сердишься! Ну, не злись. Я ж любя! Ну, пойдём…

И увлёк в спальню.

Вероника перестала сопротивляться, безвольно подумав, что, наверно, так и должны происходить примирения. Вспомнила: милые бранятся – только тешатся. И что говорят, после ссоры любовь слаще…

Но никакой сладости Вероника не ощутила. Ласки любовника казались грубыми и тяжеловесными, щетина больно царапала нежную кожу, запах дешёвого шампуня, смешанный с остатками перегара раздражал. Вероника тоскливо разглядывала трещинки на белёном потолке и ждала, когда прекратятся эти нелепые телодвижения, больше похожие на гимнастику, чем на любовь.

– Не делай из мухи слона. – Сказала Алёна. – Подумаешь, с мужиками расслабился. Он же не алкаш. Ангелов не бывает.

– Мне кажется, мы плохо подходим друг другу. – Робко возразила Вероника. – У нас так мало общего.

– Несколько дней назад ты была иного мнения. – Напомнила Алёна.

Вероника почувствовала, что краснеет, и запнулась в замешательстве. Наверно, жаловаться после того, как распиналась по поводу умопомрачительного секса, действительно, глупо. Но ведь жизнь состоит не из одного секса.

– Это точно. – Досадливо согласилась Алёна. – К сожалению…

В последнее время с сексом у неё было всё в порядке. Чего нельзя было сказать об остальном.

Положив трубку на рычажки, она настроилась на работу, но тут пришёл из школы сын. Как-то угловато, бочком прошмыгнул в комнату. Алёне показалось это подозрительным, и она решительно направилась следом.

– Ты чего прячешься? – Спросила она.

– Я не прячусь. – Ответил Димка, не слишком уверенно.

– А ну-ка стой. – Алёна подтащила сына к свету и ахнула: через всю правую щёку, от глаза до уголка губ, тянулись красные царапины.

– Что это?! – Взвизгнула Алёна. – Кто тебя?

– Катька. – Буркнул сын, потирая вспухшую щёку.

– За что?!

– Да ни за что! – Жалобным фальцетом заныл Димка. – Мы просто стояли с Наташкой Семёновой, болтали…

– А Катька причём?

– Она обзываться стала. Разными словами. На меня и Наташку.

– Какими словами? – Продолжала пытать Алёна. – Ну, говори.

Димка послушно произнёс. У Алёны округлились глаза. Катя Воронова была тоненькой большеглазой девочкой с приятной улыбкой и неизменным вежливым: «Здрасьте!» И отборный мат абсолютно не вязался с этим ангельским обличьем.

– А ты не врёшь? – Усомнилась она.