“О да, они понимают, – хотелось заползти под стол Грете. – Даже я понимаю. Они и подавно”.

– Для вас, девушки, и для моей королевы приготовили восточное крыло дворца. Там вы будете жить вместе. Дружить. И делиться секретами.

– Дружить? – переспросила Грета, не ожидая ответа. Просто хотелось уничтожить его взглядом.

– И делиться секретами, – растянулся в улыбке Верн.

***

Худшим наказанием для Греты быть не могло ничего. Все, чего избегала она всеми силами всю свою жизнь, навалилось разом, не спрятаться, не сбежать.

Жизнь с развратницами усложнялась не столько тем, что Грета к ним плохо относилась, нет, просто из-за их присутствия Грета не могла молиться. Само наличие нечистых людей оскверняет любое помещение. Никогда не пускали людей “спорных заработков” в храмы. Никогда не позволяли им войти в дом. Верн посмел наплевать на все устои магов и запачкать каждую деталь вокруг Греты. Это сводило с ума колдунью. Места для нее не было. Одежда запятнана. За еду и кров богов не поблагодарить. Даже спать положили в одной комнате с куртизанками.

– Лучше бы скормил умертвиям, – каждый раз говорила Грета, стараясь закутаться в одеяло так, чтобы отгородиться от соседок.

А девушки тем временем хихикали над колдуньей, совершенно не понимая ее нервозности и неестественного избегания их и всего, чего они касались. Поведение молодой королевы безумно веселило куртизанок. Они были с запада, а потому понимая дотошности магов к духовной чистоте предметов у них не было. Девушки просто считали Грету заносчивой. Или, как сказал Верн, робкой. И, как сказал Верн, всеми силами старались ее “раскрепостить”.

Рассказывали ей всякие пошлости, целовались. Сторониться подобных уроков было сложно, и сколько бы Грета ни пыталась не слушать, не смотреть, мерзкие женщины так и норовили ее чему-нибудь да научить.

Уже через три дня Грете стало настолько плохо, что одна из служанок вызвала лекаря. Тот распознал нервное истощение, и Грету перевели в отдельную от всех спальню. “Чистую” в том смысле, в котором она была нужна для мага. Фрейлины принесли успокаивающий отвар, и вскоре королева провалилась в сон. Впервые за долгое время спокойный.

Приятные сновидения неожиданно прервались тяжестью в ногах. Грета открыла глаза и увидела Верна, привычно свернувшегося у нее на кровати. Остервенело захотелось его пнуть. Может, так и сделала бы, только кошка настолько громоздкая, что выбраться из-под нее Грете было не под силу.

– Прости, – тихо сказал Верн. – Я не знал, что для тебя это жизненно необходимо.

– Ты их разгонишь?

– Нет.

– Уходи.

– Нет.

– Оставь меня в покое!

Она попыталась выбраться из-под лигра, бесполезно.

– Уйди! Хватит меня изводить! Хватит…

– Изводить? – перебил Верн, обернувшись человеком. – Это ты меня изводишь, Грета. Терзаешь колкостями. Мучаешь равнодушием.

– Я к тебе не “равнодушна”. Я тебя ненавижу! – хотела столкнуть его с кровати.

Верн не обратил внимания на ее попытку. Наоборот, сел еще ближе и перехватил руки.

– За что? – спросил вдруг спокойно.

– За что? – поразилась его наглости Грета. – Ты чудовище! Ты лишил меня семьи, магии, дома, новой жизни на юге, будущего, свободы, прав. Ты даже платье приличное у меня отобрал! Ты! Ты виноват во всем. Только и делаешь, что угрожаешь, издеваешься, унижаешь. Мстишь!

– Ну что ты, маленькая, – Верн начал фанатично целовать ее руки. – Я ведь люблю тебя. Всю жизнь одну тебя люблю.

– Ложь! – попыталась вырваться Грета. – Любовь не такая!

Верн замер и внимательно посмотрел на нее.

– А какая?

Она молчала.

– У меня только эта. Другой нет.

– Такая мне не нужна.

Взгляд его переменился с обожающего на отрешенный. Верн встал и вышел из спальни.

Грета еще долго надеялась, что сейчас вернется и наорет. Скажет, что казнь ее ждет на рассвете или что-нибудь в таком духе. Отчего-то было безумно больно. Хотя и сказала правду. Не нужна ей такая любовь. И не любовь это вовсе. Что угодно, только не она.

Утром Грету оповестили, что король уехал. Хорошо, что так. Видеть его не хотелось. Что-то в ней щелкнуло этой ночью. Отмахивалась от этого, но одно воспоминание о Верне вызывало ощущение чего-то щемящего в душе. Не вина это. Нечто непонятное.

Провалялась весь день в кровати, благо никто не приставал и никуда не звал. А потом еще день. И еще. Замечательно Грета себя чувствовала. Долгожданный покой. Даже забыла, что королева и жена Верна. Просто валялась, читала найденные на столе книжки, ела и спала.

Однако блаженная лень не могла длиться вечно. Через пару дней Грета все-таки решила выйти из своего уютного гнездышка. Оказалось, что Верн все еще не вернулся, а прислуга не в курсе, куда он направился. Ей рекомендовали обратиться к кому-нибудь из приближенных, но Оберона тоже не было, а общаться с другими Грета отказалась.

– И куда это он укатил? – спрашивала себя Грета. – Черт. Признался мне в любви, а я? Хотя гад он редкостный. Все верно ему сказала. Только жестоко так. Нехорошо.

Она стала прокручивать в голове все слова, которые говорила Верну, и стало не по себе.

“Если бы я кого-нибудь любила и такое выслушивала, даже не знаю… Жалко котика, хоть и паршивец. Может, правда, любит”.

– Ваше платье, – вошла в комнату служанка с простой одеждой, подходящей колдунье. – Его Величество приказал вернуть ваши наряды.

– А девушки? – с надеждой спросила Грета.

– Девушки на месте. Как только вы поправитесь, сказано отвести вас к ним.

“Ой, рано я смягчилась”.

– Нет. Не отведете.

– Его Величество приказал…

– Знать не хочу! Я здесь королева. Поди прочь, и пусть слуги гонят этих девок из моего дворца!

Девушка побледнела, явно не зная, куда метнуться. Попасть между приказом короля и приказом королевы – ад для каждого подданного.

– Платье! – Грета встала с кровати, не обращая внимания на перепуганную девушку. – Сама оденусь. А ты иди. Если, когда я выйду из спальни, эти мерзавки будут еще здесь, вам всем не поздоровится.

Девчонка вылетела из комнаты, а Грета стала приводить себя в порядок. Давненько у нее не было такого боевого настроя.

“Вот что значит: муж осточертел, – зашнуровывала платье Грета. – И откуда в нем столько придури? Держи, милая, платье, но баб моих я у нас дома оставлю. Ага! Уже бегу, склонив голову и слушаю, как ублажать мужиков правильно. Вот же урод! За что, спрашивает, ненавижу? Ни единой причины нет. Не супруг, а мечта!”

Вышла. Во всем крыле тишина. Стража куда-то подевалась, слуг, как ветром сдуло.