На экране быстро сменялись стены, двери, из динамиковслышались хлопки выстрелов, учащенное дыхание. Один из командиров сказалпрофессионально:

– Новичок себя показал неплохо. Правда, рукопашной, какмне показалось, избегал. К тому же у него отстает завершение...

Под завершением все понимали добивающий удар, когда первымтолько вырубил противника на время, так как он всего лишь охранник илислужащий, нечаянно проходивший мимо и увидевший их лица...

– Но стреляет отменно, – определил инструктор пострельбе. На экране фигурки быстро-быстро пробежали обратно, снова пошливперед, уже медленнее, замирая в ключевых моментах. – Вот он выстрелил споворота... и точно в лоб...

Валентин, лучший стрелок по появления Дмитрия, сказаллениво:

– А вторую в глаз зачем засадил?.. Садист?

Инструктор усмехнулся:

– Но в глаз, а не мимо. Думаю, от торопливости.

– Или не был уверен в первом выстреле, – добавилВалентин ехидно. – Помню, в детстве из рогатки я тоже пару разпромахнулся...

Дмитрий смолчал, чувствуя как чувство неприязни к баронуначинает пускать корни, разрастаться.

Когда на экране возникли три фигуры, Дмитрий увидел себя:страшного и с оскаленными зубами, его судорожно жмущие на курок пальцы. Троереспектабельных мужчин с калашами вздрогнули как один, пальцы разжались,автоматы еще не падают, а только чуть-чуть наклонились к полу, а он промчалсямимо как рыцарский конь, ногой вышиб дверь и тут же выстрелил в проем...

И все это время Валентин стоял на месте, хладнокровноснимал, проклятый! А он думал, что спасает товарища, который почему-тозамешкался... Замешкался уже второй раз.

Когда запись подошла к концу, Ермаков остановил ее на кадре,где генерал умоляюще смотрит на пистолет в его руке, повернулся к каскадникам:

– Какие комментарии?

Многие молча скалили зубы. Тарас пожал плечами, а когдаЕрмаков повернулся к Валентину, тот отмахнулся с неудовольствием на красивом,слегка надменном лице:

– Детская забава. Трудно отрабатывать технику надетской площадке с ее песочницами. Ошибок немало, начиная от момента подхода.Мы все нарушали, потому что враг ненастоящий...

Дмитрий вспомнил сенсорные датчики, ребят с калашниковыми,кровь и разбрызганные мозги по стенам, падающие тела, через которые прыгал, аони все еще пытались ухватить его за ноги. По спине пробежала неприятная дрожь.

Ермаков медленно наклонил голову:

– Да, вообще-то верно... Човен, вы можете идти.

Дмитрий вздрогнул, такое разрешение звучит строже приказа,вскочил, и только когда дверь за ним захлопнулась, понял, что его выставили неслучайно. Там, за этой дверью, решают его судьбу холодновато и с точностью,какую могут себе позволить только компы, а не люди.

Ермаков выждал, когда дверь захлопнулась, пощелкалпультиком. На экране появилась картинка биллиардной комнаты, на этот раз она недергалась, явно снимали стационарной камерой.

– Это не наша запись, – объяснил Ермаков. – Уних там телекамеры в каждой комнате. Мы обнаружили нечто любопытное...

Все в молчании смотрели схватку новичка с двумя могучимителохранителями. Все произошло в течении трех секунд, новичок уже метнулся кдвери с пистолетом в руке, исчез, а в комнате стояла тишина.

Тарас первым проговорил глухо:

– И что же, он об этом не сказал?

– Нет.

Тарас покачал головой. Лица офицеров были серьезными.

– Плохо. Очень плохо. И глупо. Он нарушил основноеправило. Из-за его глупости могли погибнуть другие. Я бы такого в свой отряд невзял.

Инструктор возразил:

– Он же всего две недели у нас! Еще не прошел полныйкурс. Да я из него такое чудовище сделаю...

– Все равно, – сказал Валентин непреклонно. –Даже ребятня в уличных разборках знает, что интересы группы, ее безопасность –выше. А эта лихость... ну, не от ума. Он просто дурак. Его либо перевести наподсобные работы, какой из него спецназовец, либо начать переподготовку ссамого начала.

Небо нависало серое, промозглое. Мир весь был серым ипромозглым, а воздух охватывал как холодным мокрым одеялом. Я сделал вздох, ивместе с литром воздуха заглотнул ложку распыленной воды,

Влага сразу пропитала одежду, обувь, проникла под кожу,наполнила мою плоть сыростью, сделав ее чем-то вроде холодного студня, пролезлав кости, до самого мозга костей, и дальше я пошел такой же серый и озябший,едва двигающийся, мысли уже не толклись, а едва двигались, тоже серые,безжизненные.

– Папа, – закричала дочь. – Папа! Иди сюда.Мы уже разожгли...

В глубине двора поднимался сизый полупрозрачный дымок,воздух колебался, похожий на прозрачный кисель. Его бурно и неудержимо вздымалотугими струями к небу, а начинались они от примитивного мангала из простыхкирпичей, уложенных корытцем. В корытце толстый слой багровых углей, настальных прутьях нанизаны ломти мяса вперемешку с луком.

Дочь стояла, красиво изогнувшись в обтягивающих джинсах, поливалашампуры с мясом тонкой струйкой из темной бутылки. Я уловил запах слабогокислого вина, именуемого сухим. Мясо шипело, а когда капли попадали на угли,там хлопало, угли темнели, вверх выстреливали струйки пара.

Я брел неохотно, но я живу в этом мире и подчиняюсь егоправилам. Одно из этих негласных правил гласит, что в выходные надо выезжать надачу, жарить шашлыки, все это так великолепно, замечательно, восхитительно...

На самом же деле любое мясо, зажаренное на простойсковородке, куда вкуснее, чем это подгорелое, пахнущее дымом, жесткое инеаппетитное даже с виду, с налипшими хлопьями пепла, сора. А если такие желомтики да в микроволновку – через десять минут уже настоящее мясо и настоящийвкус!

Но я живу в этом мире, в этом времени. И не спорю по разнымглупостям, которые портят жизнь или желудок только мне. Иначе пришлось быспорить и драться слишком часто. Другое дело – народ, который живет на этойтерритории. Я бьюсь за него не потому, что патриот: на самом деле не отличаюфинна от итальянца, а потому что в этом народе есть ряд достоинств, которыми ненаделен никакой другой. Точно так же, как, к примеру, у финна есть такиечерточки, которых нет у других. И финна, и русского надо сохранить. Тем более,когда надвигается эта тупая страшная сила, готовая поглотить и втоптать в грязьи финнов, и русских, и арабов...

Из дома выбежала Дашенька. В руках легкое плетеное кресло,тащит усердно, язык вывалила на полметра. Глаза сияют гордостью: помогла деду.

– Спасибо, Дашенька, – поблагодарил я.