Вошедшая Марина, впрочем, не обратила на ее вид никакоговнимания. Бледная и перепуганная, она с порога выкрикнула:

– Ты слышала?!

Но тотчас вспомнила о спящих дочках и зажала себе рот, послечего вместе с Аленой принялась напряженно вслушиваться. Но в доме царила полнаятишина, девчонки спали на «отлично».

– Что я должна была слышать? – спросила Алёна, как ни в чемне бывало вставая с «горшка» и спуская воду. И только сейчас она заметила, чтозабыла о некоторых деталях маскировки: сидела на стульчаке так же, как сиделана пуфике, – в пижамных штанишках! Ее даже в жар бросило. Вот так и засыпаютсяразведчики…

Однако Марина ничего не видела – похоже, она была потрясенане на шутку.

– Кто-то ходил по нашей террасе!

– Кто? – недоверчиво уставилась на нее Алёна.

– Не знаю. Я никого не видела. Но слышала шаги. И подумала:наверное, кто-то из соседей пришел. Мало ли, может, что-то срочное. Правда,удивилась, что не позвонили сначала, прежде чем войти. Здесь так не принято,тем более среди ночи. Я ждала, вот-вот постучат в дверь, но тот человек простоходил по террасе. Тогда я включила там фонарь… ну, ты знаешь, он из комнатывключается… и посмотрела в щелку между ставнями. Открыть дверь было страшно.

– Еще бы… – пробормотала Алёна. – Надо быть дурой, чтобыоткрыть! Я бы даже и в щелку не решилась посмотреть.

– Ну, а я посмотрела.

– И что? Кто там был?

– Никого не было. Человек уже ушел с террасы. Я слышала, какскрипит гравий на асфальте под чьими-то удаляющимися шагами.

Алёна вдруг отчетливо представила себе вечерний, вернее,ночной Мулян. Такая благостная тишина, и тепло (здесь вечерами еще по-летнемутепло, не то что по утрам). Изо всех садов доносятся, соперничая друг с другом,ароматы табачков и роз, и ночная красавица раскрылась и тонко-тонко пахнет, игеоргины пахнут землей, и космея, обожаемая Алёной за то, что напоминает ейдетство, вдруг будто усмехнется неслышно, наполнив воздух своим горьковатым,влажным дыханием, и облака запоздало цветущего плюща словно бы реют над всемдивным, благоуханным букетом. Небо черное, звезды теплые, не русские, другие,как бы менее колючие, не льдистые, а будто слезящиеся… Кто-то из французовкогда-то сказал, что звезды – это слезы Богородицы. А может, и не французсказал, и не когда-то, а прямо сейчас так придумала писательница АлёнаДмитриева.

– Короче, он походил, походил по нашей террасе, позаглядывалв щелки, а когда я свет включила, быстренько смылся! – вернул ее к реальностиголос Марины.

– Ну, теперь уже успокойся. Он ведь ушел? – сказала Алёна,поглаживая подругу по плечу. – Ты начиталась своей адвокатской литературы, воттвои мысли и приняли криминальное направление. Может, у тебя вообще глюки.Знаешь, я когда в свои детективы погружаюсь, мне в самых невинных вещах видятсяубийства, причем самые что ни на есть тайные и изощренные…

– Глюки? – возмутилась Марина. – А то, что он сейчас ходитпо нашему двору около кухонной двери, тоже глюки?

У кухни мулянского дома была дверь, которая вела во внутреннийдворик. От улицы этот дворик отгораживал прочный каменный – понятное дело! –забор, но дворик смыкался со старым запущенным садом, где в огромном количестверосли мелкая, желтая, невыносимо сладкая слива, называвшаяся мирабель, чахлыеореховые деревца, боярышник, какие-то кустарники, трава поднималась выше пояса…и все было, само собой, заплетено плющом. А сад, в свою очередь, примыкал однойстороной к старой церкви, другой же – к необитаемому дому, с которым у Алёныбыло связано не то жуткое, не то романтическое воспоминание [25]. От церкви истарого дома сад отделял только низкий, тоже оплетенный плющом и им жеполуразрушенный заборчик, так что любой и каждый сумел бы при желании тотзаборчик легко одолеть, и если он не боялся невзначай наступить на ужа, которыйвполне мог затаиться в щелях каменной кладки или в траве, то пересек бы старыйсад, перелез через еще один забор – и оказался рядом с кухонной дверью.Практически в доме!

– Я услышала, как он шляется около двери, но у меня сил нехватило войти в кухню и включить наружное освещение. Наоборот, я быстренькопогасила свет внизу и помчалась сюда. Ты понимаешь, он сейчас внизу, смотрит нанаше окно…

Алёна одним прыжком оказалась около выключателя и погасиласвет в ванной, другим – около окна и закрыла его на задвижку.

Окно выходило на черепичную крышу флигеля, в которомпомещалась кухня. Трудно представить себе, что кто-то смог взобраться на высотувторого этажа и сейчас ползти по крыше, подбираясь к ним… Это должен бытькакой-то spiderman (или спидермон, как изысканно произносят английское словофранцузы), человек-паук, словом, а таковых в Муляне и окрестностях вроде бы неводилось…

И если даже он, спидермон тот несчастный, по-прежнему бродитвнизу, ему ни за что не открыть кухонную дверь, запертую на два ключа изаложенную засовом: правила техники безопасности одинокой деревенской жизнибыли накрепко «вколочены» Морисом в голову своей послушной и вполневыдрессированной в смысле дисциплины русской жены. Если же ночной «гость»начнет ломиться, вполне можно успеть позвонить всем соседям и даже вполицейский участок в Тоннере. Лучше, правда, пожарным, они всегда успеваютприехать быстрей прочих. Во Франции даже при экстремальных родах вызывают не«Скорую помощь», а les sapeurs-pompiers, пожарных, потому что они по любомувызову мчатся воистину как на пожар, философы же медики долго запрягают имедленно едут, а уж полицейские из Тоннера вообще невесть сколько будуттащиться несчастные семнадцать кэмэ. Хотя можно никуда не звонить, а простовысунуться обеим в окна, выходящие на улицу, и крик поднять… Нет, лучше неподнимать, а то девчонки проснутся и сами поднимут такой крик, что их до утране уймешь.

Так Алёна с Мариной сидели в темном туалете и тряслись, имало-помалу от темноты и напряжения подруг начало клонить в сон, а за окномцарила полная, непроницаемая, ночная тишина. И вдруг словно из пистолетавыстрелили трижды: пробили часы на старой башне.

– Три часа ночи! – ужаснулась Алёна. – Жуть! Хватит тутсидеть, пошли спать. Нет там никого, давай думать, что тебе померещилось.

– Давай, – охотно согласилась Марина, которая уже успелаобучиться у своей старшей подруги ее непревзойденному умению прятать голову впесок или под крыло, смотря по обстоятельствам. – Давно пора спать. Но все-такиты завтра утром не уходи бегать, а? Пожалуйста! – жалобно добавила она.