разбогател. Какой ужас, мой пеон стал богачом. Значит, онкого-нибудь убил и

ограбил. Сечь его, пока не сознается.

Несчастный пеон, стоя на коленях под градом ударов,которыми осыпал его

надсмотрщик, признался, наконец, каким образом он заработалэтот доллар.

- Бейте его, бейте нещадно! Хоть до смерти забейте этого мерзавца,

который предал моих лучших друзей, - равнодушноприговаривал плантатор. -

Впрочем, нет, погодите! Бейте, но не до смерти! У нассейчас мало рабочих

рук, и мы не можем дать волю нашему справедливому гневу.Бейте его так, чтоб

он на всю жизнь запомнил, но чтоб через два дня уже могснова вернуться на

работу.

О том, через какие муки и злоключения пришлосьвслед за этим пройти

пеону, можно было бы написать целый том - эпопею егожизни. Но не так уж

приятно смотреть, как избивают человека до полусмерти, и описывать это.

Скажем только, что пеон, получив лишь какую-то частьпредназначенных ему

ударов, вдруг вскочил, рванулся, оставив в руках надсмотрщика добрую

половину своих лохмотьев, и, как безумный, кинулся вджунгли, - где уж было

догнать его надсмотрщику, привыкшему передвигаться быстротолько верхом!

И так стремительно мчался этот несчастный, подгоняемыйболью от побоев

и страхом перед надсмотрщиком, что мигом пролетел черезполосу зарослей и

нагнал Солано и его спутников в ту самую минуту, когда онипереходили вброд

небольшой ручеек. При виде их пеон упал на колени, моля опощаде, - молил

он о пощаде потому, что предал их. Но они этого не знали.Френсис, заметив

жалкое состояние пеона, остановился, отвинтил металлический колпачок с

карманной фляжки и, чтобы подкрепить беднягу, влил ему вгорло половину ее

содержимого; затем поспешил за своими спутниками. Анесчастный пеон, что-то

благодарно бормоча, нырнул в спасительные джунгли, но только в другую

сторону. Однако он так ослабел от недоедания и непомерноготруда, что ноги у

него подкосились, и он тут же упал без чувств под зеленымлиственным шатром.

Вскоре у ручья появилась и погоня: впереди, точноищейка, шел Альварес

Торрес, за ним жандармы, а позади всех, задыхаясь,ковылял начальник

полиции. Влажные следы босых ног пеона на сухих камнях возлеручья привлекли

внимание Торреса. Не прошло и секунды, как пеонаобнаружили, вцепились в

последние лохмотья, какие еще оставались на нем, и выволоклиего из укрытия.

Упав на колени, которым пришлось немало потрудиться заэтот день, он стал

просить пощады и был подвергнут суровому допросу. Онсказал, что и знать не

знает об отряде Солано. Пеон предал этих людей и за этополучил побои; те

же, кого он предал, оказали ему помощь, - и теперь внем шевельнулось

что-то похожее на благодарность и желание сделать добро:он сказал, что не

видел Солано с тех пор, как они ушли с той просеки, гдеон продал их за

серебряный доллар. Палка Торреса обрушилась на голову пеона- пять ударов,

десять, - казалось, им не будет конца, если он не скажетправду. А ведь

пеон был всего-навсего несчастным, жалким существом, чьяволя была сломлена

побоями, которые он получал чуть ли не с колыбели, - итакова оказалась

сила ударов Торреса, грозившего забить его до смерти (чегоне мог позволить

себе его хозяин-плантатор), что пеон сдался и указал преследователям, куда

идти.

Но это было только началом тех бед, которые сужденобыло вынести пеону

в тот день. Не успел он, все еще стоя на коленях, вторичнопредать Солано,

как из-за деревьев на взмыленных конях выскочили его хозяин и с ним

несколько соседей и надсмотрщиков.

- Это мой пеон, сеньоры, - провозгласил плантатор, которому не

терпелось поскорее изловить беглеца. - А вы истязаете его.

- А почему бы и нет? - спросил начальник полиции.

- Потому что он мой, и я один имею право его бить.

Пеон подполз, извиваясь, к ногам начальника полиции ипринялся молить,

чтобы тот не выдавал его. Но он просил жалости у того, кому неведомо было

это чувство.

- Конечно, сеньор, - сказал плантатору начальникполиции. - Берите

его, пожалуйста, обратно. Мы должны поддерживать закон, а этотчеловек -

ваша собственность. К тому же он больше нам не нужен. Ноон замечательный

пеон, сеньор. Он сделал то, чего не сделал ни одинпеон за все время

существования Панамы: он дважды в течение одного дня сказалправду.

Пеону связали руки впереди и,  прикрутив их  веревкой к  седлу

надсмотрщика, поволокли обратно, - теперь уж он былсовершенно уверен, что

самые жестокие побои, предуготованные ему на этот деньсудьбой, еще ждут

его. И он не ошибся. По возвращении на плантацию, его, как скотину,

привязали к столбу в изгороди из колючей проволоки, а хозяин со своими

друзьями, помогавшими ему в поимке беглеца, отправился васьенду завтракать.

Пеон хорошо знал, что его ждет. Но при виде колючейпроволоки, ограждавшей

выгон, и хромой кобылы, бродившей поблизости, отчаянная мысль зародилась в

мозгу пеона. Не обращая внимания на страшную боль отколючек, вонзавшихся в

кисти его рук, он быстро перетер свои путы об оструюпроволоку и, подумав,

что теперь ему никто не страшен, кроме властей, прополз подизгородью, вывел

хромую кобылу из ворот, вскочил на нее и, колотя голымипятками по ее бокам,

понесся галопом к спасительным Кордильерам.

Тем  временем  преследователи  нагоняли  Солано,  и  Генри начал

поддразнивать Френсиса:

- Вот уж где доллары ничего не стоят, так это здесь, в джунглях.

Лошадей на них не купишь, даже этих нельзя подлечить, аони, наверно, тоже