Потребность в бессмертии есть только частный случай из тогообщего закона, что только вневременные вещи поддаются положительной оценке. Вэтом законе лежит связь упомянутой потребности с памятью. Память человека оразнообразных переживаниях пропорциональна тому значению, которое имели длянего эти переживания. Как ни парадоксально они звучат, однако следует признатьглубокую истину в словах: ценность, – это то, что создает прошлое. Толькото, чему при-дается значение положительной ценности, вырывается памятью изкогтей времени. Отсюда следует, что психологическая жизнь, поскольку онарассматривается как положительная ценность, должна, как целое, подняться надкатегорией времени путем вечной длительности, простилающейся далеко за пределыфизической смерти человека. Она ни в коем случае не должна быть только функциейвремени. Этим мы уже несравненно ближе подошли к самому глубокому мотиву жаждыбессмертия. Сознание того, что со смертью окончательно теряет значение нашаослепительная, яркая индивидуальная жизнь, которая таким образом превращается вбессмыслицу, – это сознание ведет нас к жажде бессмертия. Ту же мысль,только другими словами, выразил Гете Эккерману (4 февраля 1829 года).

Интенсивнее всех ощущает эту потребность бессмертия гений.Это свойство находится в самой тесной связи с другими качествами его природы,которые мы уже успели раскрыть. Память есть полнейшая победа над временемтолько в том случае, если она выступает в своей универсальной форме, как ууниверсального человека. Откуда следует, что гений один только и являетсячеловеком вневременности, по крайней мере, это является его идеалом. Он, каквидно из его бесконечной, сильной жажды бессмертия, человек с интенсивнейшимстремлением к вневременному, с властным тяготением к ценности.

Но вот глазу представляется еще более удивительноесовпадение. Вневременность гения обнаруживается не в одном только отношении котдельным моментам его жизни. Она проявляется также в отношении к тому периодувремени, который считают его созданием и который называют «его временем». Кпоследнему он de facto не имеет никакого отношения. Не время рождает гения, онне продукт времени. Очень мало чести делают гению, оправдывая его существованиетолько временем, Карлейль вполне справедливо указал на то, как многие эпохиждали гения, как сильно они в нем нуждались, а он все же не являлся. Появлениегения должно остаться мистерией, от разрешения которой человек благоговейнодолжен отказаться. Так же, как причины появления гения не могут быть разрешеныодним только временем и результаты его жизни не могут быть приурочены копределенному времени (это совпадение составляет вторую загадку). Произведениятворчества гения живут вечно. Влияние времени на них ничуть не отражается, ониделают гения бессмертным. Таким образом, можно говорить о вневременности генияв трояком отношении свойственная ему универсальная апперцепция в связи с темфактом, что он всем своим переживаниям придает значение ценности, лишает этипереживания характера чего-то временного, преходящего его появление вопределенную эпоху не может быть объявлено характером этой эпохи, наконец,произведения его чувства не связаны ни в каком отношении со временем, ни с темвременем, которое совпадает с его существованием, ни с тем, котороепредшествовало или следует за этим временем.

Здесь мне представляется счастливый случай ответить на одинвопрос, который к моему великому изумлению до сих пор едва ли кем-нибудь былзадет. Вопрос этот заключается в том, существуют ли и среди животных (илирастений) такие существа, которые по праву могли бы быть названы гениальными. Вдальнейшем изложении мы постараемся обосновать целый ряд положений, которыерешительно высказываются против подобного предположения. К тому же выдвинутыенами раньше критерии одаренности едва ли привели бы нас к открытию такихгениальных индивидуумов среди животных. Мы не отрицаем возможностисуществования талантов в мире животных, как возможны они среди людей, которыееще не сделались гениальными. Но мы имеем все основания полагать, что у нихотсутствует та «искра Божия», о которой так много говорили до Мороде-Тура,Ломброзо и Макса Нордау. Подобное отрицание за ними «искры Божией» не естьвыражение ревности или робкого опасения за привилегии человека, нет, его можнообосновать очень вескими соображениями.

Чего только нельзя объяснить тем фактом, что гений впервыепоявился среди людей! Решительно все: весь «объективный дух», или другимисловами, то, что один только человек среди других живых существ обладаетисторией.

Разве всю человеческую историю (конечно, духовную, но ненапример, историю войн) нельзя объяснить с помощью одного только фактапоявления гения, с помощью тех толчков, которыми он двигал вперед прогрессчеловечества, с помощью тех подражаний, которые вызывал он в обезьяноподобнихсуществах? Разве не к этой причине нужно свести возникновение архитектуры,земледелия и, прежде всего, языка? Каждое слово было первоначально созданоодним человеком, стоявшим выше окружающей его среды, факт, который можнонаблюдать повсюду еще и в настоящее время (здесь, конечно, следует оставить встороне названия технических изобретений). Да и как оно могло возникнуть иначе?Первоначально слова были «звукоподражательными». В них помимо воли творящегопроникало нечто похожее на то душевное состояние, в котором находился человек,произносивший их. Все слова вообще были первоначально тропами, так сказать,звукоподражаниями второго порядка, метафорами, сравнениями: прозы несуществовало, всякая проза была поэзией. Таким образом, большинство гениевсовершенно исчезло для нас. Стоит только подумать о пословицах, даже самыхтривиальных в настоящее время, как, например, «рука руку моет». Да, ведь этомного лет назад произнес впервые какой-нибудь гениальный человек! Сколькоразличных цитат из классических авторов, сколько слов Христа кажутся намкакими-то пословицами, не связанными в своем происхождении с каким-нибудьчеловеком, сколько труда нам стоит прийти к той мысли, что нам знаком авторэтих выражений. Поэтому ошибочно говорить о «мудрости языка», о преимуществах иудачных выражениях французской речи. Как создателем «народной песни», так исоздателем языка является далеко не народная масса. Такими взглядами мыпроявляем свою неблагодарность к отдельным людям с тем, чтобы незаслуженнорасхваливать народ. Гений, проявивший свое творчество в сфере языка, благодарясвоей универсальности не принадлежит к той ациональности, из которой онпроизошел и на языке которой он выразил свою духовную сущность. Известнаянациональность оценивает сущность своих гениев и таким образом составляет себенекоторое понятие идеала. Но этот идеал является путеводной звездой, конечно,для других, а не для самого гения. По тем же соображениям мы рекомендовали быпобольше осторожности во всех тех случаях, когда психологию языка относят безвсяких предварительных исследований к принадлежностям психологии народов. Вязыке кроется поразительная мудрость потому, что он является созданиемотдельных выдающихся людей. Если такой глубокий мыслитель, как Яков Беме,всецело предался научным изысканиям в области этимологии, то ведь этот факт сампо себе имеет гораздо большее значение, чем ему приписывает какой-нибудьисторик философии. От Бэкона до Фрица Маутнера критикой языка занимались толькоплоские умы.