— Проходите, — кивнула женщина, и мы отправились вкухню. Она извлекла пачку соли, содержимое было монолитным, напоминало булыжники высыпаться не хотело. Мы по очереди стучали пачкой по столу, бумага лопнула,но булыжнику ощутимого вреда не принесли. Тогда вооружились молотком, рвануюпачку завернули в полотенце и крушили на полу, крушила я, а Мария Николаевнасидела на табуретке и на чем свет кляла пищевую промышленность. Больше всегодосталось колбасе и почему-то подсолнечному маслу. В конце концов солью яразжилась, но на это потребовалось время, потому мы с хозяйкой успелипознакомиться и проникнуться друг к другу искренней симпатией.

Закончив поединок с солью, прибрались и сели пить чай, потомя вспомнила, что собираясь выйти на минутку, не заперла дверь, и мы отправилисьпить чай в Мишину квартиру.

— Вы перебрались насовсем? — осторожнопоинтересовалась Мария Николаевна, когда мы обсудили вопросы внутренней ивнешней политики.

— Нет. — Я неожиданно для себя покраснела изачем-то сказала: — Мы с Мишей друзья, а у меня в квартире ремонт, жить тамсовершенно невозможно (ремонт длится годами, жить там, по мнению моих друзей, ивправду нельзя, а я живу и радуюсь).

— Миша — хороший человек, — кивнула МарияНиколаевна. — Серьезный, самостоятельный. Шесть лет живет, ничего плохогопро него не скажу. Ни пьянства, ни компаний каких, или там женщин… Повезло ссоседом. Вежливый такой, внимательный, всегда разговор поддержит… У Павловых смальчишкой неприятность вышла, так он помог. Надя, мать то есть, отблагодаритьхотела, а Миша обиделся, что, говорит, за глупости. Хороший человек.

— Да, — согласилась я. — Жаль, что работаотнимает у него много времени, такой симпатичный мужчина и до сих пор не женат.

— Жила тут одна, — обрадовалась Мария Николаевна ипридвинулась поближе ко мне. — Полгода, может, больше. Крашеная дарасфуфыренная, я сразу сказала — она ему не пара. Он мужчина положительный, аона как есть — вертихвостка. Он на работе, а у нее музыка орет, целый деньподруги да друзья табунами ходят, потом пустые бутылки на помойку ведрамитаскают. Мише надоело все это, он ее и выгнал. В два часа ночи. Вызвал такси иотправил. До этого ругались целый вечер, вертихвостка громко кричала, а Мишаспокойно ей так: «Все, мол, милая, пожила, пора и честь знать». Приходилапотом, не один раз, все плакала. Дура, такого мужика проворонила… И вот ужчетыре месяца никого. Правда, недели две назад приводил одну, поздно ужеприехали, а утром я видела, как девица уходила… дело-то молодое… Повезло ссоседом, — заключила Мария Николаевна и с любопытством уставилась на меня.

Нравственный облик Миши порождал в душе чувство, близкое кблагоговению. Хотя выставить за дверь женщину ночью, даже вызвав ей такси,по-моему, не очень благородный поступок. Я отогнала эту мысль прочь, не стоитпортить романтический образ, который успел утвердиться в моем воображении.

— А вы читали про Мишу в газете? — всполошиласьМария Николаевна.

— Читала, — улыбнулась я.

— Про него уже второй раз пишут. С фотографией. ЯСережке-то, Мишиному брату, вы его знаете? — Я кивнула, а Мария Николаевнапродолжила: — Так вот, я ему всегда говорю: бери пример с брата, брат-то у тебякакой, а ты лоботряс лоботрясом. Сережка у меня учился, я ведь в школеработала, год как на пенсии. Сережка-то, можно сказать, на моих глазах рос, ичестно говоря, парень он непутевый. Когда Миша сюда переехал и я узнала, чтоони родные братья, очень удивилась. Сколько Миша с ним бился, все без толку.

— Они дружили? — проявила я интерес.

— Какое там, ругались все время, Сережка-то частозаезжал, а как приедет, так и пошли ругаться, хоть святых выноси. Наде застеной все слышно, дом панельный, вот она и рассказывала.

— А последний раз Сережа когда был? — почему-тоспросила я.

— Во вторник, точно, во вторник. Я с дачи приехала.Опять ругались. Сережка из квартиры выскочил как ошпаренный и так дверьюхлопнул… Потом вернулся, где-то через час, и все тихо было, видно, помирились.И ночевал здесь, потому что машина его под окнами стояла, уехал он рано, околочетырех утра. Машину завел, я и проснулась…

Болтовня соседки меня насторожила, по Мишиным рассказамвыходило, что братья виделись редко, и о том, что Сережа накануне гибели был унего, Миша мне сказать не пожелал. Хотя, может быть, просто не придал этомуфакту значения.

Мы еще немного посидели, чай остыл, разговор я поддерживалавяло, и Мария Николаевна с легким вздохом меня покинула. А я стала готовитьобед и ломать голову.

Обедать пришлось поздно, потому что Миша вернулся ужевечером. Выглядел он усталым и даже недовольным, я поостереглась лезть срасспросами, только спросила:

— Есть что-нибудь новое?

Он покачал головой и сел за стол, ел без аппетита и моихстараний скрасить его холостяцкую жизнь, кажется, вовсе не заметил.

Около девяти ему позвонили, разговаривал он минут пять,потом заглянул в комнату, где я сидела в кресле, стараясь сосредоточиться настраданиях госпожи Бовари, и сообщил, что должен срочно уехать, сказать куда непожелал, но просил его не ждать и располагаться на диване. Расследование сталоказаться мне делом нудным и даже утомительным, и в ум не шло, какого черта яделаю в чужой квартире, но сейчас чужая, пожалуй, была предпочтительнее своей,и я стала устраиваться на ночь.

Миша вернулся около двенадцати, тихо прошел в ванную, затемпоявился в комнате и, не включая свет, устроился на раскладушке, заботливо мноюподготовленной. Лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Яприподнялась и позвала:

— Миша…

— Не спишь? — откликнулся он.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. — Он вздохнул, а я прониклась кнему сочувствием. Подумала с ужасом, что труп Сережи убийцы где-то спрятали, ипарень до сих пор не похоронен по-человечески, каково его матери, да и Мишетоже.

— Ты думаешь о брате? — спросила я.

— Да, — ответил он нехотя. — Думаю. Как такоемогло случиться? Мать места себе не находит…

— Ты ей сказал?

— Нет. Не могу… Может быть, позднее… пусть свыкнется смыслью, что… — Он судорожно вздохнул, а я села в постели, не зная, что сказать.Нужные слова не приходили на ум.

— Ты не должен себя винить, — осторожно заметилая, думая при этом, что иногда все-таки лучше помолчать и оставить человека впокое. Я опустилась на подушку и неожиданно для себя спросила: — Вы давновиделись?

— Давно. Проклятая работа…