Звезда не знает, насколько искренни эти слова Джибсона, всамом ли деле тот считает, что сидит рядом с одним из величайших актеровсовременности, или отпустил такую замысловатую шпильку. Впрочем, все это неимеет ни малейшего значения — лишь бы контракт был подписан, продюсер впоследнюю минуту не передумал, сценаристы к сроку сдали текст, бюджет не былпревышен, а превосходно задуманная пиар-кампания началась вовремя. Ему сотнираз приходилось видеть, как гибнут, не начавшись, многообещающие проекты. Чтож, это — в порядке вещей, такова жизнь. Но после того как совсем недавняя егоработа оказалась почти незамеченной публикой, он отчаянно нуждается в громовомуспехе. А у Джибсона есть все возможности этот успех обеспечить.

— Я согласна, — говорит девушка.

— Мы уже обо всем договорились с вашим агентом. С намивы подпишете эксклюзивный контракт. На съемках первой картины будете получатьпять тысяч в месяц в течение года — и возьмете на себя обязательство появлятьсятам и говорить то, где и что определят наши пиар-менеджеры. И уж во всякомслучае — не высказывать собственных мыслей. Это понятно?

Габриэла кивает. Что ей остается? Ответить, что пять тысяч —зарплата секретарши в Европе? Какой смысл? Надо либо соглашаться, либоотказываться, и она хочет показать, что без малейших колебаний принимаетправила игры.

— И хотя, — продолжает Джибсон, — вы будетежить как миллионерша и вести себя как суперзвезда, прошу помнить — на самомделе это не так. Если все пойдет гладко, на съемках следующего фильма будетеполучать десять тысяч. В свое время мы вернемся к этому разговору, тем болеечто у вас в голове гвоздем засядет одна мысль: «Когда-нибудь я отомщу за всеэто». Ваш агент, разумеется, в курсе наших предложений и знала, чего следуетждать. А вы, похоже, — нет.

— Это совершенно неважно. И мстить я никому несобираюсь.

Джибсон будто не слышит — или делает вид, что не слышит:

— И я позвал вас не затем, чтобы говорить о вашихпробах: скажу лишь, что получилось просто великолепно, я очень давно не виделничего лучше. А пригласил вас сюда, чтобы вы с самого начала уяснили себе, накакую почву вступаете. Многие актеры и актрисы, снявшись в первом своем фильме,считают, что весь мир у их ног, и желают изменить правила. Однако договор ужеподписан, сделать ничего нельзя, вот они и впадают в депрессию и дажеподумывают о самоубийстве… Теперь мы проводим иную политику: прежде всегоразъясняем, как все будет. В вас отныне будут уживаться две женщины: одну —если все пойдет хорошо — будет обожать весь мир. Вторая же будет знать и постояннопомнить, что не обладает абсолютно никаким могуществом.

А потому я вам советую: прежде чем идти в «Hilton» ипримерять туалеты для сегодняшней вечеринки, хорошенько подумайте опоследствиях. Когда переступите порог номера, увидите четыре экземплярамногостраничного контракта. Пока не подписали, вам принадлежит целый мир, ижизнью своей вы можете распоряжаться по собственному усмотрению. А когдапоставите подпись, перестанете быть хозяйкой самой себе: мы будемконтролировать все — от фасона вашей стрижки до ресторана, в котором должныбудете обедать, даже при полном отсутствии аппетита. Разумеется, когдапрославитесь, сможете зарабатывать большие деньги на рекламе. По этой самойпричине ваши коллеги, как правило, соглашаются на наши условия.

Оба поднялись.

— Ну, как по-вашему, годится она вам в партнерши?

— Она станет замечательной актрисой. Когда другиепретендентки стараются показать лишь свой профессионализм, она проявляетнепритворную эмоцию.

Джибсон позвал того, кто должен был доставить Габриэлу напирс, и сказал ей на прощанье:

— Не думайте, что эта яхта принадлежит мне. И онаправильно поняла смысл этих слов.

— Давай поднимемся на первый этаж и выпьем кофе, —предлагает Ева.

— До показа остается меньше часа… Ты же знаешь, какиетут пробки.

— Успеем.

Они поднимаются по ступеням, сворачивают направо, проходят вконец коридора, где стоящий в дверях охранник узнает их и приветствует. Миноваввитрины ювелирных бутиков, где выставлены бриллианты, изумруды, рубины,оказываются на залитой солнцем террасе первого этажа, которую уже много летарендует знаменитая ювелирная фирма, чтобы принимать здесь друзей, журналистов,знаменитостей. Стильная мебель, изобильный и разнообразный буфет. Они садятсяза столик, защищенный зонтом, и заказывают подоспевшему гарсону газированнуюминеральную воду и два кофе-эспрессо. Официант осведомляется, не угодно ли импосмотреть меню, но они, поблагодарив, говорят, что уже обедали.

Не проходит и двух минут, как он приносит заказ.

— Все хорошо?

— Все прекрасно.

«Все отвратительно, — думает Ева. — Все, кромекофе».

Хамид чувствует — с ней что-то не то, но откладываетобъяснения на потом. Он не хочет думать об этом. Он боится услышать что-товроде: «Знаешь, я ухожу от тебя».

За одним из соседних столиков, положив перед собойфотокамеру, устремив взгляд в неведомую даль и ясно давая понять, что нерасположен к общению, сидит всемирно известный модельер. Никто и неприближается к нему, если же кто-то по недомыслию сделает шаг в его сторону,пиар-менеджер, симпатичная дама лет пятидесяти, мягко просит оставить его впокое: он хочет немного отдохнуть от моделей, журналистов, клиентов,импресарио, беспрестанно осаждающих его.

Хамид вспоминает, как много лет назад — так давно, что этокажется вечностью, — впервые увидел его в Париже. Хамид к тому временипробыл там уже одиннадцать месяцев, обзавелся друзьями, стучался в разные дверии благодаря содействию шейха, обладавшего связями в высоких кругах, получилработу художника в одном из самых прославленных домов моды. Не ограничиваясьэскизами, которых от него требовали, он засиживался в ателье до глубокой ночи,экспериментируя с тканями, привезенными из своей страны. Ему дважды пришлосьпобывать на родине. В первый раз — когда он узнал, что отец умер, оставив ему внаследство маленькое семейное предприятие по купле-продаже тканей. Прежде чемон успел понять, что же делать с ним дальше, посланец шейха сообщил, что есликто-нибудь возьмется вести это дело, в него будут вложены средства, необходимыедля процветания, а право собственности останется за ним.

Он удивился, потому что шейх прежде не выказывал к этомупредмету ни малейшего интереса. И ему сказали так: