для того же, то есть для добра. Не правда ли?

Пол. Да.

Сокр. Не потому ли и умерщвляем, если кого умерщвляют, и изгоняем, и отнимаем имущество, что признаем за лучшее для себя делать это, чем не делать?

Пол. Конечно.

Сокр. Следовательно, делающие все это – делают для добра.

Пол. Согласен.

Сокр. Но не согласились ли мы, что хотим не того, что делаем для чего-нибудь, а того, для чего что-нибудь делаем?

Пол. Весьма охотно.

Сокр. Стало быть, ни умерщвлять, ни изгонять из городов, ни отнимать имущества мы не хотим просто так: напротив, хотим делать это, если такое действие полезно, и не хотим, когда оно вредно, потому что хотим добра, сказал ты, а что ни добро, ни зло, того не хотим. Так ли? Верно ли, кажется тебе, Полос, говорю я, или нет? Отвечай же.

Пол. Верно.

Сокр. А если соглашаешься в этом, то умерщвляющий кого-нибудь, либо изгоняющий из города, либо отнимающий имущество, – тиран ли то будет, или ритор, – как скоро он думает, что это для него лучше, а выходит хуже, делает, вероятно, то, что ему кажется. Не так ли?

Пол. Да.

Сокр. Неужели же в этом случае делает он, что хочет, если это дело дурно? Отвечай-ка.

Пол. Нет, он делает, кажется, не то, что хочет.

Сокр. Так может ли быть, чтобы он имел великую силу в том городе, если иметь великую силу, по твоему мнению, есть нечто доброе?

Пол. Невозможно.

Сокр. Следовательно, я правду сказал, говоря, что человек, как скоро в городе делает он, что ему кажется, не имеет великой силы и не делает того, что хочет.

Пол. Так, видно353, власти делать в городе, что тебе кажется, ты скорее не принял бы, Сократ, чем принял бы ее, и не позавидовал бы тому, кто может умертвить, кого вздумается, лишить имущества или заключить в оковы.

Сокр. То есть справедливо или несправедливо?

Пол. Так или сяк, но в обоих случаях не завидно ли это?

Сокр. Говори лучше, Полос.

Пол. А что?

Сокр. Людям – и не возбуждающим зависти, и жалким – завидовать не должно, а надобно жалеть о них.

Пол. Что ты? Неужели, думаешь, таково состояние тех людей, о которых я говорю?

Сокр. Да как же не таково?

Пол. Значит, всякий умерщвляющий, кого ему кажется, справедливо представляется тебе человеком несчастным и достойным сожаления?

Сокр. Нет, однако ж и не таким, чтобы он возбуждал зависть.

Пол. Не сейчас ли ты сказал, что он несчастен?

Сокр. Да, умерщвляющий несправедливо, друг мой, сверх того и жалок; когда же справедливо, он не возбуждает зависти.

Пол. Ну а умирающий-то несправедливо, вероятно, жалок и несчастен.

Сокр. Менее, Полос, чем умерщвляющий, и менее, чем умирающий справедливо.

Пол. Как же это, Сократ?

Сокр. Так, что самое великое из зол есть нанесение обиды.

Пол. Да это ли самое великое? Не большее ли зло терпеть обиду?

Сокр. О, всего менее!

Пол. Стало быть, ты лучше хотел бы терпеть обиду, чем обижать?

Сокр. Я не хотел бы ни того ни другого; но если бы необходимо было либо обидеть, либо потерпеть обиду, то скорее избрал бы последнее, чем первое.

Пол. Поэтому ты не согласился бы тиранствовать?

Сокр. Нет, если только под именем тирании ты разумеешь то же, что я.

Пол. Я разумею то же, что сейчас – власть делать в городе, что кажется, умерщвлять и совершать все по собственному усмотрению.

Сокр. Выслушай-ка меня, счастливец, и лови на слове. Если бы я вышел на площадь во время стечения народа и, держа скрытно кинжал, сказал тебе: «Полос! Теперь в моих руках удивительное могущество и тирания. Ведь покажись мне, что из видимых тобой здесь людей кто-нибудь сейчас должен умереть, – и тот, на кого пало бы это мнение, умрет. Покажись мне также, что у кого-нибудь из них должна быть рассечена голова – и она немедленно будет рассечена, либо разодрано платье – и оно будет вдруг разодрано. Так велика моя сила в этом городе!» А если бы тебе не верилось, я показал бы кинжал – и ты, видя его, вероятно сказал бы мне: «Сократ, таким-то образом все могут иметь великую силу; таким образом ты мог бы, например, если бы тебе показалось, поджечь дома, афинскую гавань, трехмачтовые суда и все, как общественные, так и частные, корабли». Но делать это, то есть делать, что кажется, ведь не значит иметь великую силу. Или ты так думаешь?

Пол. Уж, вероятно, не так.

Сокр. А можешь ли сказать, за что порицаешь такую силу?

Пол. Могу.

Сокр. Скажи же.

Пол. За то, что поступающий таким образом необходимо должен вредить.

Сокр. А вредить – не есть ли делать зло?

Пол. Конечно.

Сокр. Поэтому иметь великую силу, почтеннейший, у тебя значит опять то, что делающий, что ему кажется, расположен совершать полезное и быть добрым. Это-то, вероятно, заключает в себе великую силу; а без этого великая твоя сила будет зло и бессилие. Рассмотрим еще следующий вопрос: не согласимся ли мы, что делать то, о чем теперь говорим, то есть умерщвлять либо изгонять людей и отнимать у них имущество, иногда бывает больше доброе дело, а иногда нет?

Пол. Конечно.

Сокр. И в этом-то, вероятно, согласимся оба мы – ты и я.

Пол. Да.

Сокр. Когда же, думаешь, делать это бывает больше добро? Скажи, что здесь полагаешь ты пределом?

Пол. На это, Сократ, отвечай уж ты сам.

Сокр. Если угодно тебе, Полос, слышать от меня, то я скажу, что когда делают справедливо – это бывает больше добро, а когда несправедливо – больше зло.

Пол. Хоть неприятно опровергать тебя, Сократ, но не докажет ли тебе и дитя, что ты говоришь несправедливо?

Сокр. И я буду весьма благодарен этому дитяти, равно как и тебе, если обличишь меня и избавишь от пустословия. Не затруднись облагодетельствовать любимого тобой человека – обличи его.

Пол. Уж конечно, нет никакой надобности опровергать тебя, Сократ, древними событиями: достаточно и недавних происшествий354, чтобы обличить тебя и доказать, что многие несправедливые люди наслаждаются счастьем.

Сокр. Какие же это происшествия?

Пол. Например, не видишь ли, что этот Архелай355, сын Пердикки, теперь правитель Македонии?

Сокр. Если не вижу, так слышу.

Пол. Что ж? Счастлив он или несчастлив, по твоему мнению?

Сокр. Не знаю, Полос, потому что еще не познакомился с этим человеком.

Пол. Как? Разве для узнания этого нужно знакомиться? Разве иначе, сам собой, ты не знаешь, что он счастлив?

Сокр. Клянусь Зевсом, что нет.

Пол. Так явно, Сократ, что ты откажешься от знания даже о счастье великого царя.

Сокр. Да, и справедливо откажусь, потому что не знаю ни воспитания его, ни правосудия.

Пол. Что ты? Разве в этом-то все счастье?

Сокр. Что касается до моего мнения, Полос, то я говорю, что человек прекрасный и добрый (то же и о женщине) счастлив, а несправедливый и злой несчастлив.

Пол. Следовательно, Архелай, по твоему мнению, несчастен?

Сокр. Если только он несправедлив, друг мой.

Пол. Да как же не несправедлив! Ведь ему нисколько не принадлежит нынешняя его власть, потому что он родился от женщины, бывшей рабой Алкета, брата Пердиккина, и, по всей справедливости, находился в числе Алкетовых рабов. Если бы он захотел поступить справедливо, то рабствовал бы Алкету и, по крайней мере, по твоему образу мыслей, был бы счастлив; а теперь, совершив величайшие несправедливости, стал удивительно как несчастен. Во-первых, пригласив к себе этого самого господина и дядю, как бы желал сдать ему власть, которую отнял у него Пердикка; Архелай угостил его, напоил вместе с сыном Александром, двоюродным своим братом и ровесником и, положив их на телегу, ночью вывез из дворца, потом удавил и скрыл обоих. Совершив такое преступление, он сам не заметил, что сделался человеком несчастнейшим и не раскаялся, но немного спустя подобным образом поступил и с родным своим братом, сыном Пердикки, почти семилетним мальчиком, которому власть принадлежала по всей справедливости.