— Их тут две, — сказал Роберт Джордан. — Вот эта СВР — Службывоенной разведки. А эта — Генерального штаба.

— Да, эту печать я знаю. Но здесь начальник я, и большеникто, — угрюмо сказал человек с карабином. — Что у вас в мешках?

— Динамит, — с гордостью сказал старик. — Вчера ночью мыперешли фронт и весь день тащим эти мешки в гору.

— Динамит мне пригодится, — сказал человек с карабином. Онвернул бумажку Роберту Джордану и смерил его взглядом. — Да. Динамит мнепригодится. Сколько вы мне тут принесли?

— Тебе мы ничего не принесли, — сказал Роберт Джордан ровнымголосом. — Этот динамит для другой цели. Как тебя зовут?

— А тебе что?

— Это Пабло, — сказал старик.

Человек с карабином угрюмо посмотрел на них обоих.

— Хорошо. Я о тебе слышал много хорошего, — сказал РобертДжордан.

— Что же ты обо мне слышал? — спросил Пабло.

— Я слышал, что ты отличный партизанский командир, что тыверен Республике и доказываешь это на деле и что ты человек серьезный иотважный. Генеральный штаб поручил мне передать тебе привет.

— Где же ты все это слышал? — спросил Пабло.

Роберт Джордан отметил про себя, что лесть на него неподействовала.

— Об этом говорят от Буитраго до Эскуриала, — сказал он,называя весь район по ту сторону фронта.

— Я не знаю никого ни в Буитраго, ни в Эскуриале, — сказал емуПабло.

— По ту сторону гор теперь много людей, которые раньше тамне жили. Ты откуда родом?

— Из Авилы. Что ты будешь делать с динамитом?

— Взорву мост.

— Какой мост?

— Это мое дело.

— Если он в этих краях, тогда это мое дело. Нельзя взрыватьмосты вблизи от тех мест, где живешь. Жить надо в одном месте, а действовать вдругом. Я свое дело знаю. Кто прожил этот год и остался цел, тот свое делознает.

— Это мое дело, — сказал Роберт Джордан. — Но мы можемобсудить его вместе. Ты поможешь нам дотащить мешки?

— Нет, — сказал Пабло и мотнул головой.

Старик вдруг повернулся к нему и заговорил яростно и быстрона диалекте, который Роберт Джордан понимал с трудом. Это было так, словно ончитал Кеведо. Ансельмо говорил на старом кастильском наречии, и смысл его словбыл приблизительно такой: «Ты животное? Да. Ты скотина? Да, и еще какая. Головау тебя есть на плечах? Нет. Не похоже. Люди пришли с делом первейшей важности,а ты заботишься о том, как бы не тронули твое жилье, твоя лисья нора для тебяважнее, чем нужды всех людей. Важнее, чем нужды твоего народа. Так, так иперетак твоего отца. Так и перетак тебя самого. Бери мешок!»

Пабло опустил глаза.

— Каждый должен делать, что может, и делать так, чтоб этобыло правильно, — сказал он. — Мой дом здесь, а действую я за Сеговией. Если тыздесь устроишь переполох, нас выкурят из этих мест. Мы только потому и держимсяв этих местах, что ничего здесь не затеваем. Это правило лисицы.

— Да, — с горечью сказал Ансельмо. — Это правило лисицы, анам нужен волк.

— Скорей я волк, чем ты, — сказал Пабло, и Роберт Джорданпонял, что он понесет мешок.

— Хо! Хо! — Ансельмо поглядел на него. — Ты скорей волк, чемя, а мне шестьдесят восемь лет.

Он сплюнул и покачал головой.

— Неужели тебе так много лет? — спросил Роберт Джордан,видя, что все пока улаживается, и желая этому помочь.

— Шестьдесят восемь будет в июле.

— Если мы доживем до июля, — сказал Пабло. — Давай я помогутебе дотащить мешок, — сказал он Роберту Джордану. — Второй оставь старику. —Он говорил теперь уже не угрюмо, но скорей печально. — У старика сил много.

— Я свой мешок понесу сам, — сказал Роберт Джордан.

— Нет, — сказал старик. — Дай этому силачу.

— Я понесу, — сказал Пабло, и печаль, которая теперьслышалась в его голосе, заставила насторожиться Роберта Джордана. Он знал этупечаль, и то, что он почувствовал ее в этом человеке, встревожило его.

— Тогда дай мне карабин, — сказал он, и когда Пабло протянулему карабин, он перекинул его за спину, и они двинулись вверх, старик и Пабловпереди, он за ними, карабкаясь, подтягиваясь, цепляясь за выступы гранитнойскалы, и наконец, перебравшись через нее, они очутились на зеленой прогалинесреди леса.

Они пошли стороной, огибая этот зеленый лужок, и РобертДжордан, который теперь, без ноши, шагал легко, с удовольствием ощущая заплечами прямизну карабина вместо изнурительной и неудобной тяжести рюкзака,заметил, что трава местами выщипана и в земле остались ямки от кольев коновязи.Дальше виднелась тропка, протоптанная там, где лошадей водили на водопой, икое-где лежали кучки свежего навоза. На ночь они пускают сюда лошадей пастись,а днем держат в чаще, чтобы их не могли увидеть, подумал он. Любопытно, многоли лошадей у этого Пабло.

Ему вспомнилось, что штаны у Пабло вытерты до блеска наколенях и с внутренней стороны ляжек, он заметил это сразу, но как-то не придалзначения. Любопытно, есть ли у него сапоги, или он так и ездит в этихальпаргатах, подумал Роберт Джордан. Наверно, у него полная экипировка есть. Номне не нравится в нем эта печаль, подумал он. Это нехорошая печаль. Такпечальны бывают люди перед тем, как дезертировать или изменить. Так печаленбывает тот, кто завтра станет предателем.

Заржала лошадь впереди, в чаще, куда солнце едва проникалосквозь густые, почти сомкнутые верхушки сосен, и тогда между коричневымистволами он увидел огороженный веревкой загон. Лошади стояли, повернув головы всторону приближавшихся людей, а по эту сторону веревки, под деревом, лежаликучей седла, прикрытые брезентом.

Когда они подошли совсем близко, старик и Паблоостановились, и Роберт Джордан понял, что он должен повосхищаться лошадьми.

— Да, — сказал он. — Просто красавцы. — Он повернулся кПабло. — У тебя тут своя кавалерия.

В загоне было всего пять лошадей — три гнедых, одна буланаяи одна пегая. Роберт Джордан окинул взглядом их всех и затем сталприсматриваться к каждой в отдельности. Пабло и Ансельмо знали им цену, и Паблостоял рядом, гордый и уже не такой печальный, и любовно глядел на них, а устарика был такой вид, словно это он преподнес Роберту Джордану неожиданныйсюрприз.

— Что, нравятся? — спросил он.

— Все — моя добыча, — сказал Пабло, и Роберту Джордануприятно было, что в голосе у него звучит гордость.