— Правильно, — сказал Гольц. — Когда идешь за линию фронта,лучше брать с собой поменьше багажа, да?

— Я всегда предпочитаю не знать. Тогда, если что случится,не я выдал.

— Да, не знать лучше, — сказал Гольц, поглаживая лобкарандашом. — Иногда я и сам рад был бы не знать. Но то, что вам нужно знатьпро мост, вы знаете?

— Да. Это я знаю.

— Я тоже так думаю, — сказал Гольц. — Ну, я не будупроизносить напутственные речи. Давайте выпьем. Когда я много говорю, мневсегда очень хочется пить, товарищ Хордан. Смешно звучит ваше имя по-испански,товарищ Хордан.

— А как звучит по-испански Гольц, товарищ генерал?

— Хоце, — сказал Гольц и ухмыльнулся. «Х» он произносил сглубоким придыханием, как будто отхаркивал мокроту. — Хоце, — прохрипел он. —Камарада хенераль Хоце. Если б я знал, как испанцы произносят Гольц, я бы себевыбрал имя получше, когда ехал сюда. Подумать только — человек едет командоватьдивизией, может выбрать любое имя и выбирает Хоце. Хенераль Хоце. Но теперь ужепоздно менять. Как вам нравится партизанская война? — Это было русское названиедействий в тылу противника.

— Очень нравится, — сказал Роберт Джордан. Он широкоулыбнулся. — Все время на воздухе, очень полезно для здоровья.

— Мне она тоже нравилась, когда я был в вашем возрасте, —сказал Гольц. — Я слыхал, что вы мастерски взрываете мосты. По всем правиламнауки. Но это только слухи. Ведь я никогда не видел вашей работы. Может быть,на самом деле вы ничего не умеете? Вы в самом деле умеете взрывать мосты? — Онтеперь поддразнивал Роберта Джордана. — Выпейте. — Он налил ему испанскогоконьяку. — Вам и в самом деле это удается?

— Иногда.

— Смотрите, с этим мостом не должно быть никаких «иногда».Нет, хватит разговоров про этот мост. Вы уже достаточно знаете про этот мост.Мы серьезные люди и потому умеем крепко пошутить. Признайтесь, много у васдевушек по ту сторону фронта?

— Нет, на девушек времени не хватает.

— Не согласен. Чем безалабернее служба, тем безалабернеежизнь. Ваша служба очень безалаберная. Кроме того, у вас слишком длинныеволосы.

— Мне они не мешают, — сказал Роберт Джордан. Недоставалоеще ему обрить голову, как Гольц. — У меня и без девушек есть о чем думать, —сказал он хмуро. — Какую мне надеть форму?

— Формы не надо, — сказал Гольц. — И можете не стричься. Япросто поддразнил вас. Мы с вами очень разные люди, — сказал Гольц и снованалил ему и себе тоже.

— Вы думаете не только о девушках, а и о многом другом. А явообще ни о чем таком не думаю. На что мне?

Один из штабных офицеров, склонившийся над картой,приколотой к чертежной доске, проворчал что-то на языке, которого РобертДжордан не понимал.

— Отстань, — ответил Гольц по-английски. — Хочу шутить ишучу. Я такой серьезный, что мне можно шутить. Ну, выпейте и ступайте. Вы всепоняли, да?

— Да, — сказал Роберт Джордан. — Я все понял.

Они пожали друг другу руки, он отдал честь и пошел к штабноймашине, где старик, дожидаясь его, уснул на сиденье, и в этой машине онипоехали по шоссе на Гвадарраму, причем старик так и не проснулся, а потомсвернули на Навасеррадскую дорогу и добрались до альпинистской базы, и РобертДжордан часа три поспал там, перед тем как тронуться в путь.

Он тогда последний раз видел Гольца, его странное белоелицо, которое не брал загар, ястребиные глаза, большой нос, и тонкие губы, ибритую голову, изборожденную морщинами и шрамами. Завтра ночью, в темнотеначнется движение на дороге перед Эскуриалом; длинные вереницы грузовиков, и наних в темноте рассаживается пехота; бойцы в тяжелой амуниции взбираются нагрузовики; пулеметчики втаскивают пулеметы на грузовики; на длинныеавтоплатформы вкатывают цистерны с горючим; дивизия выступает в ночной поход,готовясь к наступлению в ущелье. Нечего ему думать об этом. Это не его дело.Это дело Гольца. У него есть своя задача, и о ней он должен думать, и долженпродумать все до полной ясности, и быть готовым ко всему, и ни о чем нетревожиться. Тревога не лучше страха. От нее только трудней.

Он сидел у ручья, глядя, как прозрачные струйки бегут междукамнями, и вдруг на том берегу увидел густую поросль дикого кресс-салата. Онперешел ручей, вырвал сразу целый пучок, смыл в воде землю с корней, потомснова сел возле своего рюкзака и стал жевать чистую, холодную зелень ихрусткие, горьковатые стебли. Потом он встал на колени, передвинул револьвер,висевший на поясе, за спину, чтобы не замочить его, пригнулся, упираясь рукамив камни, и напился из ручья. От холодной воды заломило зубы.

Он оттолкнулся руками, повернул голову и увиделспускавшегося со скалы старика. С ним шел еще один человек, тоже в чернойкрестьянской блузе и серых штанах, которые в этой местности носили почти какформу; на ногах у него-были сандалии на веревочной подошве, а за спиной виселкарабин. Он был без шляпы. Оба прыгали по кручам, как горные козлы.

Они подошли к нему, и Роберт Джордан поднялся на ноги.

— Salud, camarada, — сказал он человеку с карабином иулыбнулся.

— Salud, — хмуро пробурчал тот.

Роберт Джордан посмотрел в его массивное, обросшее щетинойлицо. Оно было почти круглое, и голова тоже была круглая и плотно сидела наплечах. Глаза были маленькие и слишком широко расставлены, а уши маленькие иплотно прижатые к голове. Это был человек пяти с лишним футов, росту,массивного сложения, с большими руками и ногами. Нос у него был переломлен,верхнюю губу у самого угла пересекал шрам, который тянулся через всю нижнюючелюсть и был виден даже сквозь щетину на подбородке.

Старик кивнул на него и улыбнулся.

— Он тут хозяин, — подмигнул он, потом согнул обе руки влоктях, как будто показывая мускулы, и поглядел на своего спутника сполунасмешливым восхищением. — Силач.

— Это видно, — сказал Роберт Джордан и опять улыбнулся.Человек не понравился ему, и внутренне он вовсе не улыбался.

— А чем ты удостоверишь свою личность? — спросил человек скарабином.

Роберт Джордан отстегнул английскую булавку, которой былзаколот левый нагрудный карман его фланелевой рубашки, вынул сложенную бумагу ипротянул человеку с карабином; тот развернул ее и, глядя недоверчиво, повертелв пальцах.

Читать не умеет, отметил про себя Роберт Джордан.

— Посмотри на печать, — сказал он.

Старик указал пальцем, и человек с карабином еще повертелбумагу, разглядывая печать.

— Что это за печать?

— Ты ее не знаешь?

— Нет.