— Вот этот хорош, — сказал Роберт Джордан, указывая наодного из гнедых, крупного жеребца с белой отметиной на лбу и белой левойпередней ногой.

Это был красавец конь, словно сошедший с картины Веласкеса.

— Они все хороши, — сказал Пабло. — Ты знаешь толк влошадях?

— Да.

— Тем лучше, — сказал Пабло. — Видишь ты у них какие-нибудьнедостатки?

Роберт Джордан понял; это проверка его документов человеком,который не умеет читать.

Лошади по-прежнему стояли, подняв головы, и смотрели наПабло. Роберт Джордан пролез под веревкой и хлопнул пегую по крупу.Прислонившись к дереву, он внимательно смотрел, как лошади кружат по загону,еще раз оглядел их, когда они остановились, потом нагнулся и вылез.

— Буланая прихрамывает на правую заднюю, — сказал он Пабло,не глядя на него. — У нее в копыте трещина. Правда, если подковать как следует,это дальше не пойдет, но долго скакать по твердому грунту ей нельзя, копыто невыдержит.

— Мы ее так и взяли, с трещиной в копыте, — сказал Пабло.

— У самой лучшей твоей лошади, у гнедого с белой звездой, набабке оплыв, который мне не нравится.

— Это пустяки, — ответил Пабло. — Он зашиб ногу три дняназад. Было бы что-нибудь серьезное — уже сказалось бы.

Он откинул брезент и показал седла. Два седла были простые,пастушеские, похожие на седла американских ковбоев, одно очень нарядное, сцветным тиснением и тяжелыми закрытыми стременами, и два — военные, чернойкожи.

— Мы убили двух guardia civil[1], — сказал он, объясняяпроисхождение военных седел.

— Это серьезное дело.

— Они спешились на дороге между Сеговией иСанта-Мария-дель-Реаль. Они спешились, чтобы проверить документы у крестьянина,который ехал на телеге. Вот нам и удалось убить их так, что лошади осталисьцелы.

— И много патрульных вы убили? — спросил Роберт Джордан.

— Несколько человек, — ответил Пабло. — Но так, чтоб лошадиостались целы, только этих двух.

— Это Пабло взорвал воинский эшелон у Аревало, — сказалАнсельмо. — Он взорвал, Пабло.

— С нами был один иностранец, он закладывал динамит, —сказал Пабло. — Ты знаешь его?

— Как его зовут?

— Не помню. Чудное такое имя.

— Какой он из себя?

— Светлый, как и ты, но не такой высокий, большие руки и носперебит.

— Кашкин, — сказал Роберт Джордан. — Наверно, Кашкин.

— Да, — сказал Пабло. — Чудное такое имя. Похоже на то, чтоты назвал. Где он теперь?

— Умер в апреле.

— И этот тоже, — мрачно сказал Пабло. — Все мы так кончим.

— Так все люди кончают, — сказал Ансельмо. — И всегда таккончали. Что это с тобой, приятель? Что это на тебя нашло?

— У них сила большая, — сказал Пабло. Казалось, он говоритсам с собой. Он мрачно оглядел лошадей. — Вы никто и не знаете, какая у нихсила. У них раз от разу все больше силы, все лучше вооружение. Все большебоеприпасов. Сам видишь, какие у меня лошади. А чего мне ждать? Изловят иубьют. Вот и все.

— Бывает, что и ты ловишь, не только тебя, — сказалАнсельмо.

— Нет, — сказал Пабло. — Теперь не бывает. А если мы уйдемотсюда, куда нам податься? Отвечай, ну! Куда?

— Мало ли гор в Испании. Чем плохо в Сьерра-де-Гредос, еслиуж придется уходить отсюда?

— Для меня плохо, — сказал Пабло. — Мне надоела травля.Здесь нам спокойно. А если ты взорвешь этот мост, нас начнут ловить. Еслиузнают, что мы здесь, и выпустят на нас самолеты, они нас выследят. Если пошлютмарокканцев ловить нас, они нас выследят, и придется уходить. Надоело мне этовсе. Слышишь? — Он повернулся к Роберту Джордану. — Какое право имеешь ты,иностранец, указывать мне, что я должен делать?

— Я не указываю тебе, что ты должен делать, — сказал РобертДжордан.

— Ну так будешь указывать, — сказал Пабло. — Вот. Вот оно,зло.

Он показал на тяжелые рюкзаки, которые они опустили наземлю, когда остановились полюбоваться лошадьми. При виде лошадей все как будтовсколыхнулось в нем, а от того что Роберт Джордан знал толк в лошадях, у негокак будто развязался язык. Все трое стояли теперь у веревок загона, на спинегнедого жеребца играли солнечные блики. Пабло посмотрел на него и потом пнулногой тяжелый рюкзак. — Вот оно, зло.

— Я пришел, чтобы исполнить свой долг, — сказал ему РобертДжордан. — Я пришел по приказу тех, кто руководит в этой войне. Если я попрошутебя помочь мне, ты волен отказаться, и я найду других, которые помогут. Но яеще не просил у тебя помощи. Я должен делать то, что мне приказано, и я могупоручиться, что это очень важно. Не моя вина, что я иностранец. Я и сам хотелбы лучше родиться здесь.

— Для меня самое важное — это чтобы нас тут не трогали, —сказал Пабло. — Для меня долг в том, чтобы заботиться о своих и о себе.

— О себе. Да, — сказал Ансельмо. — Ты давно уже заботишьсятолько о себе. О себе и о своих лошадях. Пока у тебя не было лошадей, ты былвместе с нами. А теперь ты самый настоящий капиталист.

— Это неверно, — сказал Пабло. — Я все время рискую лошадьмиради общего дела.

— Очень мало рискуешь, — с презрением сказал Ансельмо. — Какя погляжу, очень мало. Воровать — это ты готов. Хорошо поесть — пожалуйста.Убивать — сколько угодно. Но драться — нет.

— Смотри, такие, как ты, рано или поздно платятся за свойязык.

— Такие, как я, никого не боятся, — ответил Ансельмо. — И утаких, как я, не бывает лошадей.

— Такие, как ты, долго не живут.

— Такие, как я, живут до самого дня своей смерти, — сказалАнсельмо. — И такие, как я, не боятся лисиц.

Пабло промолчал и поднял с земли рюкзак.

— И волков не боятся, — сказал Ансельмо, поднимая второйрюкзак. — Если ты правда волк.

— Замолчи, — сказал ему Пабло. — Ты всегда разговариваешьслишком много.

— И всегда делаю то, что говорю, — сказал Ансельмо,согнувшись под тяжестью рюкзака. — А сейчас я хочу есть. Я хочу пить. Иди, иди,партизанский вожак с унылым лицом. Веди нас туда, где можно чего-нибудь поесть.