Начало неважное, подумал Роберт Джордан. Но Ансельмонастоящий человек. Когда они на верном пути, это просто замечательные люди,подумал он. Нет лучше их, когда они на верном пути, но когда они собьются спути, нет хуже их. Вероятно, Ансельмо знал, что делал, когда вел меня сюда. Номне это не нравится. Мне это совсем не нравится.

Единственный добрый знак — это что Пабло несет рюкзак иотдал ему свой карабин. Может быть, он всегда такой, подумал Роберт Джордан.Может быть, это просто порода такая мрачная.

Нет, сказал он себе, нечего себя обманывать. Ты не знаешь,какой он был раньше; но ты знаешь, что он начал сбиваться с пути и не скрываетэтого. А если станет скрывать — значит, он принял решение. Помни это, сказал онсебе. Первая услуга, которую он тебе окажет, будет означать, что он принялрешение. А лошади верно хороши, подумал он, чудесные лошади. Любопытно, чтомогло бы сделать меня таким, каким эти лошади сделали Пабло? Старик прав. Слошадьми он стал богатым, а как только он стал богатым, ему захотелосьнаслаждаться жизнью. Еще немного, и он начнет страдать, что не может бытьчленом «Жокей-клуба», подумал он. Pauvre.[2]

Пабло. Il а manque son «Jockey Club»[3].

Эта мысль развеселила его. Он улыбнулся, глядя на согнутыеспины и большие рюкзаки, маячившие впереди между деревьями. Он ни разу мысленноне пошутил за весь день и теперь, пошутив, сразу почувствовал себя лучше. Ты исам становишься таким, как они, сказал он себе. Ты и сам становишься мрачным.Конечно, он был серьезен и мрачен, когда Гольц говорил с ним. Задание немногоошеломило его. Чуть-чуть ошеломило, подумал он. Порядком ошеломило. Гольц былвеселый и хотел, чтобы и он был веселый перед отъездом, но это не получилось.

Все они, если подумать, все самые хорошие были веселыми. Такгораздо лучше, и потом, в этом есть свой смысл. Как будто обретаешь бессмертие,когда ты еще жив. Сложно завернуто. Но их уже немного осталось. Да, веселыхтеперь осталось совсем немного. Черт знает, как их мало осталось. И если ты,голубчик, не бросишь думать, то и тебя среди оставшихся не будет. Брось думать,старик, старый дружище. Твое дело теперь — взрывать мосты. А нефилософствовать. Фу, до чего есть хочется, подумал он. Надеюсь, у Пабло едятдосыта.

Они вышли из густого леса к небольшой, круглой, как чаша,долине, и он сразу догадался, что лагерь здесь — вон под той скалой, впереди,за деревьями.

Да, это лагерь, и место для него выбрано хорошее. Такойлагерь заметишь, только когда подойдешь к нему вплотную, и Роберт Джорданподумал о том, что с воздуха его тоже заметить нельзя. Сверху ничего неувидишь. Точно медвежья берлога — никаких следов. Но и охрана тут, видимо, нелучше. Он внимательно приглядывался к лагерю, по мере того как они подходиливсе ближе и ближе.

В скале была большая пещера, а у входа в нее, прислонившисьспиной к скале и вытянув вперед ноги — его карабин стоял рядом, — сиделчеловек. Человек строгал палку ножом, и, увидев подходивших, посмотрел на них,потом снова принялся строгать.

— Hola[4], — сказал он. — Кто это к нам идет?

— Старик и с ним динамитчик, — ответил Пабло и опустилрюкзак у самого входа в пещеру. Ансельмо тоже опустил свой рюкзак, а РобертДжордан снял с плеча карабин и приставил его к скале.

— Убери подальше от пещеры, — сказал человек, строгавшийпалку. У него были голубые глаза на темном, цвета прокопченной кожи, красивомцыганском лице. — Там горит огонь.

— Встань и убери: сам, — сказал Пабло. — Отнеси вон к томудереву.

Цыган не двинулся с места и сказал что-то непечатное, потомлениво добавил:

— Ладно, оставь здесь. Взлетишь на воздух. Сразу вылечишьсяот всех своих болезней.

— Что это ты делаешь? — Роберт Джордан сел рядом с цыганом.Цыган показал ему палку, которую строгал. Это была поперечина к лежавшему тутже капкану в форме четверки.

— На лисиц, — пояснил он. — Вот эта деревянная дуга ломаетим хребет. — Он ухмыльнулся, взглянув на Джордана. — Вот так — понятно? — Онжестом показал, как действует капкан, потом замотал головой, отдернул пальцы ивытянул руки, изображая лису с перебитым хребтом. — Очень удобно, — сказал он.

— Он ловит зайцев, — сказал Ансельмо. — Он же цыган: поймаетзайца, а всем говорит, что лису. А если поймает лису, скажет, что попался слон.

— А если поймаю слона? — спросил цыган и снова показал всесвои белые зубы и подмигнул Роберту Джордану.

— Тогда скажешь — танк, — ответил Ансельмо.

— Поймаю и танк, — сказал цыган. — И танк будет. Тогдаговори все, что тебе угодно.

— Цыгане не столько убивают, сколько болтают об этом, —сказал Ансельмо.

Цыган подмигнул Роберту Джордану и снова принялся строгатьпалку.

Пабло не было видно, он ушел в пещеру — Роберт Джорданнадеялся, что за едой. Он сидел на земле рядом с цыганом, и солнце, проглядываясквозь верхушки деревьев, пригревало его вытянутые ноги. Из пещеры доносилсязапах оливкового масла, лука и жареного мяса, и у него подводило желудок отголода.

— Танк можно подорвать, — сказал он цыгану. — Это не оченьтрудно.

— Вот этим? — Цыган показал на рюкзаки.

— Да, — ответил ему Роберт Джордан. — Я тебя научу. Делаетсянечто вроде капкана. Это не очень трудно.

— И мы с тобой подорвем танк?

— Конечно, — сказал Роберт Джордан. — А что тут такого?

— Эй! — крикнул цыган, обращаясь к Ансельмо. — Поставь мешкив надежное место. Слышишь? Это ценная вещь.

Ансельмо хмыкнул.

— Пойду за вином, — сказал он Роберту Джордану.

Роберт Джордан встал, оттащил рюкзаки от входа и прислонилих к дереву с разных сторон. Он знал, что в этих рюкзаках, и предпочиталдержать их подальше один от другого.

— Принеси и мне кружку, — сказал цыган.

— А тут есть вино? — спросил Роберт Джордан, опятьусаживаясь рядом с цыганом.

— Вино? А как же! Целый бурдюк. Уж за полбурдюка ручаюсь.

— И чем закусить — тоже?

— Все есть, друг, — сказал цыган. — Мы едим, как генералы.

— А что цыгане делают на войне? — спросил его РобертДжордан.

— Так и остаются цыганами.