Они ели прямо со сковороды, по испанскому обычаю — молча.Мясо было заячье, поджаренное с луком и зеленым перцем, и к нему — соус изкрасного вина, в котором плавал мелкий горошек. Хорошо прожаренная зайчатиналегко отделялась от костей, а соус был просто великолепный. За едой РобертДжордан выпил еще кружку вина. Пока он ел, девушка все время смотрела на него.Остальные смотрели только на мясо и ели. Роберт Джордан подобрал куском хлебасоус, оставшийся на его части сковороды, сдвинул косточки в сторонку, подобралсоус на том месте, где они лежали, потом начисто вытер хлебом вилку, вытер нож,спрятал его и доел хлеб. Нагнувшись над миской, он зачерпнул себе полную кружкувина, а девушка все сидела, обхватив руками колени, и смотрела на него.

Роберт Джордан отпил полкружки, но когда он заговорил сдевушкой, у него опять что-то подступило к горлу.

— Как тебя зовут? — спросил он. Пабло быстро взглянул нанего, услышав, как он сказал это. Потом встал и ушел.

— Мария. А тебя?

— Роберто. Ты давно здесь, в горах?

— Три месяца.

— Три месяца?

Она снова провела рукой по голове, на этот раз смущенно, аон смотрел на ее волосы, короткие, густые и переливающиеся волной, точнопшеница под ветром на склоне холма.

— Меня обрили, — сказала она. — Нас постоянно брили — втюрьме, в Вальядолиде. За три месяца всего вот на столько отросли. Я с тогопоезда. Нас везли на юг. После взрыва многих арестованных опять поймали, а менянет. Я пришла сюда с ними.

— Это я ее нашел, перед тем как нам уходить, — сказал цыган.— Она забилась между камнями. Вот была уродина! Мы взяли ее с собой, но дорогойдумали, что придется ее бросить.

— А тот, что тогда был вместе с ними? — спросила Мария. —Такой же светлый, как ты. Иностранец. Где он?

— Умер, — сказал Роберт Джордан. — В апреле.

— В апреле? Поезд тоже был в апреле.

— Да, — сказал Роберт Джордан. — Он умер через десять днейпосле этого.

— Бедный, — сказала Мария. — Он был очень смелый. А ты тожеэтим занимаешься?

— Да.

— И поезда тоже взрывал?

— Да. Три поезда.

— Здесь?

— В Эстремадуре, — сказал он. — Перед тем как перебратьсясюда, я был в Эстремадуре. В Эстремадуре таких, как я, много. Там для нас делахватает.

— А зачем ты пришел сюда, в горы?

— Меня прислали вместо того, который был здесь раньше. Апотом, я давно знаю эти места. Еще до войны знал.

— Хорошо знаешь?

— Не так чтобы очень, но я быстро освоюсь. У меня хорошаякарта и проводник хороший.

— Старик. — Она кивнула. — Старик, он очень хороший.

— Спасибо, — сказал ей Ансельмо, и Роберт Джордан вдругпонял, что они с девушкой не одни здесь, и он понял еще, что ему трудносмотреть на нее, потому что, когда он на нее смотрит, у него даже голосменяется. Он нарушил второе правило из тех двух, которые следует соблюдать,чтобы ладить с людьми, говорящими по-испански: угощать мужчин табаком, а женщинне трогать. Но он вдруг понял, что ему нечего считаться с этим. Мало ли естьтакого на свете, с чем он совершенно не считается, зачем же считаться с этим?

— У тебя очень красивое лицо, — сказал он Марии. — Какжалко, что я не видел тебя с длинными волосами.

— Они отрастут, — сказала она. — Через полгода будутдлинные.

— Ты бы посмотрел, какая она была, когда мы привели ее сюда.Вот уродина! Глядеть тошно было.

— А ты здесь с кем? — спросил Роберт Джордан, пытаясьовладеть собой. — Ты с Пабло?

Она глянула на него и засмеялась, потом хлопнула его поколенке.

— С Пабло? Ты разве не видел Пабло?

— Ну, тогда с Рафаэлем. Я видел Рафаэля.

— И не с Рафаэлем.

— Она ни с кем, — сказал цыган. — Чудная какая-то. Ни с кем.А стряпает хорошо.

— Правда, ни с кем? — спросил ее Роберт Джордан.

— Ни с кем. Никогда и ни с кем. Ни для забавы, нипо-настоящему. И с тобой не буду.

— Нет? — сказал Роберт Джордан и почувствовал, как что-тоснова подступило у него к горлу. — Это хорошо. У меня нет времени на женщин,что правда, то правда.

— И пятнадцати минут нет? — поддразнил его цыган. — Ичетверти часика?

Роберт Джордан смолчал. Он смотрел на эту девушку, Марию, иу него так сдавило горло, что он не решался заговорить.

Мария взглянула на него и засмеялась, потом вдругпокраснела, но глаз не отвела.

— Ты покраснела, — сказал ей Роберт Джордан. — Ты частокраснеешь?

— Нет, никогда.

— А сейчас покраснела.

— Тогда я уйду в пещеру.

— Не уходи, Мария.

— Уйду, — сказала она и не улыбнулась. — Сейчас уйду впещеру. — Она подняла с земли железную сковороду, с которой они ели, и всечетыре вилки. Движения у нее были угловатые, как у жеребенка, и такие жеграциозные.

— Кружки вам нужны? — спросила она.

Роберт Джордан все еще смотрел на нее, и она опятьпокраснела.

— Не надо так, — сказала она. — Мне это неприятно.

— Уходи от них, — сказал ей цыган. — На. — Он зачерпнул изкаменной миски и протянул полную кружку Роберту Джордану, следившему взглядомза девушкой, пока та, пригнув голову у низкого входа, не скрылась в пещере стяжелой сковородой.

— Спасибо, — сказал Роберт Джордан. Теперь, когда она ушла,голос его звучал как обычно. — Но больше не нужно. Мы уж и так много выпили.

— Надо прикончить, — сказал цыган. — Там еще полбурдюка. Мыодну лошадь навьючили вином.

— Это было в последнюю вылазку Пабло, — сказал Ансельмо. — Стех пор он так и сидит здесь без дела.

— Сколько вас здесь? — спросил Роберт Джордан.

— Семеро и две женщины.

— Две?

— Да. Еще mujer[5] самого Пабло.

— А где она?

— В пещере. Девушка стряпает плохо. Я похвалил, только чтобыдоставить ей удовольствие. Она больше помогает mujer Пабло.

— А какая она, эта mujer Пабло?