— Ведьма, — усмехнулся цыган. — Настоящая ведьма. Если,по-твоему, Пабло урод, так ты посмотри на его женщину. Зато смелая. Во сто разсмелее Пабло. Но уж ведьма — сил нет!

— Пабло раньше тоже был смелый, — сказал Ансельмо. — Раньшеон был настоящий человек, Пабло.

— Он столько народу убил, больше, чем холера, — сказалцыган. — В начале войны Пабло убил больше народу, чем тиф.

— Но он уже давно сделался muy flojo[6], — сказал Ансельмо.— Совсем сдал. Смерти боится.

— Это, наверно, потому, что он стольких сам убил в началевойны, — философически заметил цыган. — Пабло убил больше народу, чем бубоннаячума.

— Да, и к тому же разбогател, — сказал Ансельмо. — И еще онпьет. Теперь он хотел бы уйти на покой, как matador de toros. Как матадор. Ауйти нельзя.

— Если он перейдет линию фронта, лошадей у него отнимут, аего самого заберут в армию, — сказал цыган. — Я бы в армию тоже не оченьторопился.

— Какой цыган любит армию! — сказал Ансельмо.

— А за что ее любить? — спросил цыган. — Кому охота идти вармию? Для того мы делали революцию, чтобы служить в армии? Я воевать неотказываюсь, а служить не хочу.

— А где остальные? — спросил Роберт Джордан. Его клонило косну после выпитого вина; он растянулся на земле, и сквозь верхушки деревьев емубыли видны маленькие предвечерние облака, медленно плывущие над горами ввысоком испанском небе.

— Двое спят в пещере, — сказал цыган. — Двое на посту выше,в горах, где у нас стоит пулемет. Один на посту внизу. Да они, наверно, всеспят.

Роберт Джордан перевернулся на бок.

— Какой у вас пулемет?

— Называется как-то по-чудному, — сказал цыган. — Вот ведь,вылетело из головы!

Должно быть, ручной пулемет, подумал Роберт Джордан.

— А какой у него вес? — спросил он.

— Снести и одному можно, но очень тяжелый, с тремя складныминожками. Мы раздобыли его в нашу последнюю серьезную вылазку. Еще до вина.

— А патронов к нему сколько?

— Гибель, — сказал цыган. — Целый ящик, такой, что с местане сдвинешь.

Наверно, пачек пятьсот, подумал Роберт Джордан.

— А как он заряжается — диском или лентой?

— Круглыми жестянками, они вставляются сверху.

Да, конечно, «льюис», подумал Роберт Джордан.

— Ты что-нибудь понимаешь в пулеметах? — спросил он старика.

— Nada, — сказал Ансельмо. — Ничего.

— А ты? — обратился он к цыгану.

— Я знаю, что они стреляют очень быстро, а ствол такнакаляется, что рука не терпит, — гордо ответил цыган.

— Это все знают, — презрительно сказал Ансельмо.

— Может, и знают, — сказал цыган. — Он меня спросил, понимаюли я что-нибудь в такой maquina[7], вот я и говорю. — Потом добавил: — Астреляют они до тех пор, пока не снимешь палец со спуска, не то что простаявинтовка.

— Если только не заест, или не расстреляешь все патроны, илиствол не раскалится так, что начнет плавиться, — сказал Роберт Джорданпо-английски.

— Ты что говоришь? — спросил Ансельмо.

— Так, ничего, — сказал Роберт Джордан. — Это я пытаюбудущее по-английски.

— Вот чудно, — сказал цыган. — Пытать будущее по-английски.А гадать по руке ты умеешь?

— Нет, — сказал Роберт Джордан и зачерпнул еще кружку вина.— Но если ты сам умеешь, то погадай мне и скажи, что будет в ближайшие три дня.

— Mujer Пабло умеет гадать по руке, — сказал цыган. — Но онатакая злющая, прямо ведьма. Уж не знаю, согласится ли.

Роберт Джордан сел и отпил вина из кружки.

— Покажите вы мне эту mujer Пабло, — сказал он. — Если онадействительно такая страшная, так уж чем скорее, тем лучше.

— Я ее беспокоить не стану, — сказал Рафаэль. — Она менятерпеть не может.

— Почему?

— Говорит, что я бездельник.

— Вот уж неправда! — съязвил Ансельмо.

— Она не любит цыган.

— Вот уж придирки! — сказал Ансельмо.

— В ней самой цыганская кровь, — сказал Рафаэль. — Оназнает, что говорит. — Он ухмыльнулся. — Но язык у нее такой, что толькодержись. Как бичом хлещет. С кого угодно шкуру сдерет. Прямо лентами. Настоящаяведьма.

— А как она ладит с девушкой, с Марией? — спросил РобертДжордан.

— Хорошо. Она ее любит. Но стоит только кому-нибудь подойтик той поближе… — Он покачал головой и прищелкнул языком.

— С девушкой она очень хорошо обращается, — сказал Ансельмо.— Заботится о ней.

— Когда мы подобрали эту девушку там, около поезда, она былакак дурная, — сказал Рафаэль. — Молчала и все время плакала, а чуть еекто-нибудь тронет — дрожала, как мокрая собачонка. Вот только за последнеевремя отошла. За последнее время стала гораздо лучше. А сегодня совсем ничего. Когдас тобой разговаривала, так и вовсе хоть куда. Мы ее тогда чуть не бросили. Сампосуди, стоило нам задерживаться из-за такой уродины, которая только и знала,что плакать! А старуха привязала ее на веревку, и как только девчонкаостановится, так она давай ее стегать другим концом. Потом уж видим — ее всамом деле ноги не держат, и тогда старуха взвалила ее себе на плечи. Старухаустанет — я несу. Мы лезли в гору, а там дрок и вереск по самую грудь. Я устану— Пабло несет. Но какими только словами старуха нас не обзывала, чтобызаставить нести! — Он покачал головой при этом воспоминании. — Правда, девчонкане тяжелая, хоть и длинноногая. Кости — они легкие, весу в ней немного. Новсе-таки чувствуется, особенно когда несешь-несешь, а потом станешь и отстреливаешься,потом опять тащишь дальше, а старуха несет за Пабло ружье и знай стегает еговеревкой, как только он бросит девчонку, мигом ружье ему в руки, а потом опятьзаставляет тащить, а сама тем временем перезаряжает ему ружье и кроетпоследними словами, достает патроны у него из сумки, сует их в магазин ипоследними словами кроет. Но скоро стемнело, а там и ночь пришла, и совсемстало хорошо. Наше счастье, что у них не было конных.