– Почему без дела? – удивился Дронго. – Тыведь был представителем Интерпола в Польше.

– Был, – горько сказал Купцевич, – но допрошлого года. В Польше сейчас не жалуют коммунистов. Меня уволили по болезни.Все правильно, пенсию мне платят. Правда, в условиях нашей инфляции мнепришлось устраиваться еще и охранником в краковский музей. Это все, на что яоказался способен. Зато масса свободного времени.

– Я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь. Пока я работал, я нечувствовал, что инвалид. А вот когда остался без дела… Мне ведь всего сорок тригода. А в моих документах написано, что я был коммунистом и сотрудником нашейразведки. Представляешь, как ко мне относятся сейчас в Польше?

Дронго молчал, не решаясь прервать своего собеседника.

– Я иногда думаю, что та бомба должна была разорватьменя, а не Элен, – горько сказал Адам. – Впрочем, что сейчасговорить…

Дронго мрачно кивнул.

– Ты не обращай на меня внимания, – пробормоталАдам, – кто знал, что все так повернется. Тогда меня даже наградили. А внынешней Польше я, оказывается, никому не нужен.

Он быстрым движением взял бутылку, налил себе зубровки иодним глотком осушил стакан. Закашлял, доставая сигарету.

– Ты еще не начал курить? – вдруг улыбнулсяКупцевич.

– Нет, – покачал головой Дронго, – не люблюсигарет.

– Я помню, помню. Ты знаешь, я ведь несколько раз был вШвеции, видел дочь Элен.

– Как она? Уже, наверное, выросла?

– Студентка. Потрясающая девушка. И вся в мать, –Адам оживился. – Вот я думаю через год снова поехать к ней.

Не обращай на меня внимания, – помолчав, снова сказалон, – я иногда бываю меланхоличен. Это так, что-то находит. У тебя опятьчто-нибудь серьезное?

– Видимо, да.

– Ты не знаешь свое задание?

– Знаю. Просто мне не нравится с самого начала этаоперация.

– Могу чем-нибудь помочь?

– Да нет. Просто интересно. Меня посылают в Вену дляконсультации. О моем выезде знают несколько человек. А уже в Варшаве яобнаружил за собой «хвост».

– Может, случайно?

– Нет. Я проверял. Мои блокирующие идут за мной почтиоткрыто, не таясь.

– Тебе что, не доверяют в КГБ, или как у вас сейчасназывается эта организация?

– Да нет. Доверяют, кажется, пока.

– Тогда в чем дело?

– Сам не знаю. Понимаешь, мне не нравится, что онипочти не прячутся. Словно демонстративно идут за мной. И самое главное – онизнают мой маршрут.

– Может, подстраховка, решили охранять?

– Тогда почему меня не предупредили?

– А что ты сам думаешь?

– Откуда я знаю, такого еще не было. О моем отъезде зналитри-четыре человека. Ну, как обычно бывает… А тут вдруг «хвост» и уже вВаршаве. Я, кстати, и приехал в Польшу, только чтобы повидаться с тобой. А ведьмог полететь в Вену из Москвы.

– Они приехали за тобой в Краков?

– Конечно. Дежурят на соседней улице, в баре. Сейчас ихтолько двое. Вон, кстати, отсюда виден этот бар.

– Хочешь, я проверю, кто это?

– Каким образом?

– Ну, кое-какие связи у меня еще остались, –засмеялся Купцевич, довольный тем, что может помочь, – ты меня подожди, яскоро вернусь.

Он заковылял по комнате и спустился вниз. Через несколькоминут Адам уже выходил из дома, тяжело опираясь на свою палку.

Сначала он не верил своим глазам. Но три проверки подрядподтвердили, что это был «хвост». Он довольно неплохо знал Варшаву ичувствовал, что может в любой момент оторваться от преследователей. Но что-тоудерживало его от этого шага. Поражала та бесцеремонная настойчивость, скоторой велось это наблюдение. Они словно демонстрировали это наблюдение,всячески выставляясь. Опытные агенты так бы себя не вели. А неопытные не смоглибы на него выйти. В этом он был убежден. За час до отъезда он смог пройтичерными ходами несколько варшавских домов и довольно легко оторвался отнаблюдения.

Еще через сорок пять минут он был уже на вокзале и успелсесть в последний вагон состава, отправляющегося в Краков. По старой привычкеон проверил ближайшие три вагона. В соседнем вагоне отдыхали двое егопреследователей. Они даже не проверили его присутствие в поезде, словноуверенные в его конечном маршруте. За несколько станций до Кракова он сделалпоследнюю проверку, сойдя с поезда. Через три часа, когда он подъезжал к домуКупцевича, они были в соседнем баре. Вот тогда он впервые испугался. Ноговорить об этом Адаму не стал, у того и так хватало неприятностей.

Минут через двадцать Купцевич вернулся обратно. Поднялся полестнице на второй этаж и молча сел в кресло.

– Ну? – не выдержал Дронго.

– Одного из них я знаю, – недоуменно сказалАдам, – это Сергей Корнилов – советник советского посольства по вопросамбезопасности. Офицер КГБ.

– Он тебя видел?

– Кажется, нет. Но ты можешь что-нибудь объяснить?

– Я рассказал тебе все, что мне известно.

– Что ты думаешь предпринять?

– Я сумел оторваться от них в Варшаве. Согласно первоначальномуплану, утвержденному в Москве, я должен ехать из Кракова в Вену. У меня билетна поезд через Братиславу. Но я решил немного изменить свой маршрут.

Адам улыбаясь кивнул головой. Он был профессионалом и неспросил, каким именно маршрутом поедет Дронго. Его собеседник оценил эту улыбкуКупцевича и его молчаливое одобрение.

«Я смогу выйти?» – молча показал пальцами Дронго. Купцевичкивнул, указывая в глубь комнаты на черный ход.

– Я могу чем-то помочь? – громко спросил Купцевич.Началась игра, и ее правила следовало соблюдать неукоснительно.

– Да. Мне нужен будет билет обратно до Варшавы. Яполечу оттуда в Вену. Это, в конце концов, скандал, что за мной наблюдают. Яустрою им такой скандал в посольстве, – гневно сказал Дронго, подмигиваяКупцевичу.

– Я закажу такси, – пошел к телефону Адам, –и мы поедем на вокзал.

Если в доме были установлены подслушивающие устройства, тоих наверняка уже услышали. Купцевич спокойно заказал такси и, вернувшись,опустился в кресло.

– У нас еще есть полчаса, – многозначительносказал он, указывая рукой на дверь.

Дронго встал. Они молча обнялись. Оба без слов понимали другдруга.

– Знаешь, – сказал вдруг Адам, чуть нарушивправила игры, – я тебе немного завидую. Ты опять в игре. А я стою инаблюдаю, как болельщик, и у меня нет больше шансов выйти на поле. Мне осталасьтолько роль наблюдателя.