Последнее время я предпочитаю напиваться в глубине. Как ивсе виртуальщики, впрочем. Во-первых, для здоровья полезнее. Похмелье можетслучиться, организм его придумает, но хоть печень не пострадает. А во-вторых, иэто главенствует, в виртуальности пить куда дешевле. Никто не станет платить занарисованное спиртное ту же цену, что и за реальное. Бутылка «Бейлиса» тутстоит полдоллара, отличный шотландский скотч — восемьдесят центов. Русскаяводка — почти доллар, но водки я и в реальности могу выпить…

Есть, конечно, и подпольные кабаки, где всё ещё дешевле. Таммогут продать коллекционное бургундское пятидесятилетней выдержки за парубаксов. Не пойму лишь, зачем. Те, кто знает вкус такого вина, по дну жизни неползают. А мне его пить бесполезно, всё равно не отличу от молдавского каберне.

Так что я иду в честный, законный кабак — «Царь-рыба». Онславен тремя вещами: наличием общедоступных и понятных русскому человекунапитков, хорошей рыбной кухней и живой музыкой. Иностранцы здесь попадаютсяредко — и это особенно приятно. Разве что отдельные, пожившие в России, — вотони могут оценить ощущения от ухи с дымком, пива «Очаковское специальное» истарого рока.

Я не знаю, как кому. Мне больше всего нравятся именно такиеместа — и в реальной жизни, и в глубине. Не огромные и шумные рестораны, непопулярные и дорогие заведения, куда толпой валят туристы, а что-то маленькое,неприметное, неяркое. Это правда для любого города мира… ну, пожалуй, кромеМосквы. В Праге есть «У Флеку» и «Чёрный вол», в Берлине «Цитадель» и «ЦурЛетцен Инстанц», в Париже — «Максим» и «Ля Пти Вартэль». Выбирай, что тебенужно, «шашечки или ехать»…

«Царь-рыба» притаилась на площади Свободы. Такие есть почтив каждом квартале Диптауна, вот только в американском или французском ониотданы на откуп увеселительным заведениям сомнительного толка, а в нашем —сплошь занята офисами. Что ж, каждой культуре — своё.

Вывеска — неяркая, нарочито примитивная. В эту примитивностьвложено куда больше сил и таланта, чем в яркие рекламные огни над дорогими ресторанами.Лубочный рисунок, на котором карикатурные бурлаки тянут из реки чудовищныхразмеров осетра, небрежно написанное название…

Толкаю дверь, вхожу. Места есть, это уже радует. Последнеевремя «Царь-рыба» обретает всю большую популярность, и я боюсь, что скороперестану здесь появляться. Либо кабак расширится, превратится в известныйресторан, либо придётся заказывать столик заранее и терпеть шумные и чуждыекомпании.

Но пока ещё это место, куда я стараюсь прийти.

Выбираю столик у двери на кухню. Официантка незнакомая, ноподходит сразу. Бросаю быстрый взгляд на меню.

— Сегодня запечённая в фольге форель — великолепна! —говорит девушка.

Эх. Форель в фольге я ел… давно, правда. Но она мне непонравилась. Значит, не оценю и сейчас.

— Фаршированную щуку, — решаю я.

Этого блюда я никогда не ел. Но наверняка оно будетвыглядеть красиво, а фантазия додумает вкус.

— Ушицу… — продолжаю я, скользя взглядом по меню. — Играфинчик водочки… самой обычной, пшеничной. Хлеба чёрного.

— Всё?

— Томатный сок…

Запивать водку — вульгарно. Но сейчас я хочу именновульгарности.

Остаюсь ждать заказа. Конечно, всё могут подать мгновенно,но зачем портить иллюзию? Сижу, оглядывая зал. Некоторые лица ужепримелькались. Другие — незнакомы. На сцене — одинокий гитарист, то ли группаещё не собралась, то ли он просто предпочитает выступать один. Вслушиваюсь внегромкий голос…

Этот метод прост.

Весь квартал под холст.

Он не художник, нет, он — эхо века,

Эхо нас… И это веха!

Как бензиновая радуга на лике реки

На чёрном асфальте цветные мелки,

Это мы. Ты видишь, это — ты и я.

Он наград не ждал,

Он не ждал похвал,

Он делал то, чего не мог не делать,

Раб и Бог цветного мела.

Как бензиновая радуга на лике реки

На чёрном асфальте цветные мелки,

Это мы. Портрет до первого дождя.

Да, есть дождь и снег,

Да, не вечен век,

Но не спеши кричать «ату» со смехом;

Мы живём в эпоху эха.

Как бензиновая радуга на лике реки

На чёрном асфальте цветные мелки,

Это мы. Портрет, как феникс из огня.

/* Песня «Рисунок на асфальте» принадлежит Юлию Буркину. */

Певец опускает гитару. Смотрит на зал. Никто его толком и неслушал, народ увлечён процессом питания. На мгновение наши взгляды встречаются,и у меня возникает странное ощущение, что песня была предназначена именно дляменя.

Так обычно и бывает с хорошими песнями.

Певец встаёт и уходит, странно, за гриф, держа гитару. Такне берут инструмент, но жест почему-то кажется абсолютно естественным.

Чёрт, почаще надо заходить. «Мы живём в эпоху эха…»

— Можно?

Оборачиваюсь. Ага…

В Диптауне редко встретишь старика. Все хотят быть молодымии красивыми, если не в жизни, так хоть в сладостном сне. Решиться на такойоблик — это поступок.

— Садись, Ёжик, — приглашаю я.

Ёжик — прозвище местного завсегдатая. Я довольно долгосчитал его программой, пока не поговорил сам. Как ни странно, но человек,проводящий в глубине большую часть суток, — вполне настоящий. Ему летшестьдесят, он седой, морщинистый, полноватый. Лицо обрюзгшее, но чистовыбритое. Короткая, седенькая, военная причёска, за которую он и заслужилпрозвище. Чуть опустившийся, но в меру приличия. Одет старомодно, но аккуратно.В общем — неприязни не вызывает, скорее — интерес.

— Слышал про взлом? — интересуется Ёжик, присаживаясь.Косится на официантку, уже несущую водку и сок.

— Ещё рюмку, — прошу я, хотя и вижу, что на подносе дверюмки. Скорее всего Ёжик сидит в «Царь-рыбе» не по собственной инициативе, оннаёмный работник. Как в публичных домах девочки разогревают посетителей надорогую выпивку, так и в кабачке Ёжик раскручивает посетителей на пьянство.Такая работа.

— Благодарю, — не теряя достоинства, кивает старик. Чутьдрожащей рукой наполняет рюмки. Мы чокаемся, выпиваем. Ёжик крякает, но незакусывает, занюхивает рукавом. Что-то новенькое.

— Так что за взлом? — любопытствую я, когда приличиясоблюдены. Достаю пачку сигарет, протягиваю ему.