Что за Калмык? Зачем заходил к Дёрганому — по делу или,может, по ошибке (пробыл-то всего четыре минуты)? И что это Максименку в глухойдвор понесло?

Ох, не нравился Мыльникову этот самый Калмык. Нештабс-капитан, а прямо какой-то Ангел Смерти (тут надворный советникперекрестился): от одного человека вышел — тот возьми да повесься; другойчеловек за Калмыком пошёл, да и окочурился по-собачьи, в поганой подворотне.

Мыльников рядом с гербом попробовал нарисовать косоглазуюкалмыцкую физию, но получилось непохоже — навыка не было.

Ах, Калмык-Калмык, где-то ты сейчас?

* * *

А штабс-капитан Рыбников, столь метко окрещённый филёрами(лицо у него и вправду было несколько калмыковатое), проводил вечер этогохлопотного дня в ещё большей суете и беготне.

После происшествия в Митавском переулке он заскочил нателеграф и отбил две депешки: одну местную, на станцию Колпино, другую дальнюю,в Иркутск, причём поругался с приёмщиком из-за тарифов — возмутился, что зателеграммы в Иркутск берут по 10 копеек за слово. Приёмщик объяснил, чтотелеграфные сообщения в азиатскую часть империи расцениваются по двойной таксе,и даже показал прейскурант, но штабс-капитан и слушать не хотел.

— Какая же это Азия? — вопил Рыбников, жалобнооглядываясь вокруг. — Вы слыхали, господа, как он про Иркутск? Да этовеликолепнейший город, настоящая Европа! Да-с! Вы там не бывали, так и неговорите, а я служил-с, три незабываемых года! Что ж это такое, господа? Грабёжсреди бела дня!

Поскандалив, Василий Александрович переместился в очередь кмеждународному окошку и отправил телеграмму в Париж, по срочному тарифу, тоесть аж по 30 копеек за слово, но здесь уже вёл себя тихо, не возмущался.

Затем неугомонный штабс-капитан заковылял на Николаевскийвокзал, куда поспел как раз к отходу девятичасового курьерского.

Хотел купить билет второго класса — в кассе не оказалось.

— Что ж, я не виноват, — с видимым удовольствиемсообщил Рыбников очереди. — Придётся в третьем, хоть и офицер. Казённаянадобность, не имею права не ехать. Вот-с шесть целковиков, извольте билетик.

— В третьем тем более нет, — ответилкассир. — Есть в первом, за 15 рублей.

— За сколько?! — ахнул ВасилийАлександрович. — Я вам не сын Ротшильда! Я, если желаете знать, вообщесирота!

Ему стали объяснять, что нехватка мест, что количествопассажирских поездов до Москвы сокращено по причине военных перевозок. Иэтот-то билет, что в первый класс, освободился по чистой случайности, двеминуты назад. Какая-то дама пожелала ехать в купе одна, а это запрещенопостановлением начальника дороги, заставили пассажирку лишний билет сдать.

— Так что, берете или нет? — нетерпеливо спросилкассир.

Жалобно ругаясь, штабс-капитан купил дорогущий билет, нопотребовал «бумажку с печатью», что более дешёвых билетов в наличии не было.Еле от него отвязались — отправили за «бумажкой» к дежурному по вокзалу, ноштабс-капитан туда не пошёл, а вместо этого заскочил в камеру хранения.

Забрал оттуда дешёвенький чемодан и длинный узкий тубус, вкаких обыкновенно носят чертежи.

А там уж пора было на перрон — дали первый звонок.

В купе первого класса сидела пассажирка — надо полагать, тасамая, которой железнодорожная инструкция не дозволила путешествовать водиночестве.

Штабс-капитан хмуро поздоровался, очевидно, ещё переживаяиз-за пятнадцати рублей. На спутницу едва взглянул, хотя дама была хорошасобой, даже не просто хороша, а хороша совершенно исключительно: акварельно-нежноеличико, огромные влажные глаза из-под дымчатой вуальки, элегантный дорожныйкостюм перламутрового оттенка.

Прекрасная незнакомка Рыбниковым тоже не заинтересовалась.На «здрасьте» холодно кивнула, окинула одним-единственным взглядом заурядную физиономиюпопутчика, его мешковатый китель, рыжие сапоги и отвернулась к окну.

Раздался второй звонок.

Изящно очерченные ноздри пассажирки затрепетали, губкипрошептали:

— Ах, скорей бы уж! — но адресовано восклицаниебыло явно не соседу.

По коридору, топоча, пронеслись мальчишки-газетчики — одиниз респектабельной «Вечерней России», второй из бульварного «Русского веча».Оба вопили во все горло, стараясь перекричать друг друга.

— Скорбные вести о драме в Японском море! —надрывался первый. — Российский флот сожжён и потоплен!

Второй орал:

— Знаменитая шайка «Московских Лихачей» наносит удар вПетербурге! Раздета дама высшего света!

— Первые списки погибших! Множество дорогих сердцуимён! Зарыдает вся страна!

— Графиня Эн высажена из кареты в наряде Евы! Налётчикизнали о спрятанных под платьем драгоценностях!

Штабс-капитан купил «Вечернюю Россию» с огромной траурнойкаймой, дама — «Русское вече», но приступить к чтению не успели.

Дверь внезапно открылась, и въехал огромный, непоместившийся в проем букет роз, сразу наполнивший купе маслянистымблагоуханием.

Над бутонами торчала красивая мужская голова с холёнойэспаньолкой и подкрученными усами. Радужно сверкнула бриллиантовая заколка нагалстуке.

— Этто ещё кто такой?! — воззрился на Рыбникова вошедший,и чёрные брови грозно поползли вверх, однако в ту же секунду, приглядевшись кнеказистой внешности штабс-капитана, красавец совершенно на его счёт успокоилсяи более вниманием не удостаивал.

— Лика! — воскликнул он, падая на колени и бросаябукет под ноги даме. — Я люблю всею душою одну лишь тебя! Прости, умоляю!Ты же знаешь мой темперамент! Я увлекающийся человек, я артист!

Оно и видно было, что артист. Обладателя эспаньолкинисколько не смущала публика — а кроме выглядывавшего из-за «Вечерней России»штабс-капитана за интересной сценой наблюдали ещё и зрители из коридора,привлечённые умопомрачительным ароматом роз и звучными ламентациями.

Не стушевалась публики и прелестная дама.

— Всё кончено, Астралов! — гневно объявила она,откинув вуаль и сверкнув глазами. — И чтоб в Москве появляться несмел! — От умоляюще простёртых дланей отмахнулась. — Нет-нет, ислушать не желаю!

Тогда кающийся повёл себя странно: не вставая с колен,сложил руки на груди и глубоким, волшебнейшим тенором запел:

— Una furtiva lacrima negli occhi suoi spunto…