— Маша!

Она не могла найти телефон. В этом телефоне в данный моментбыл весь смысл ее жизни. Она должна позвонить и не может найти мобильник!

— Маша, приди в себя!

Она искала.

Дмитрий Андреевич вырвал у нее сумку, бросил ее на стол,потряс секретаршу за воротник и затолкал в кухню. Она сопротивлялась, но он былсильнее.

— Так, в двух словах. Что случилось?

Маша Вепренцева была обыкновенной женщиной. То есть самойобыкновенной. В героини сериала она решительно не годилась.

Это только в сериале героиня, узнав от темных сил, что онией угрожают, и выслушав требование «никому ничего не говорить», в самом деленикому ничего не говорит! То есть свято верит в то, что «темные силы» плохогоей точно не посоветуют! Еще не было в природе ни одного сериала, где героинянемедленно рассказала бы о своих проблемах герою, а тот позвонил бы в милициюили в сыскное агентство, и проблемы бы моментально уладились. Впрочем, тогда исериала бы никакого не вышло.

Она тяжело дышала, отводила в сторону глаза, и телефоннаятрубка на витом шнуре покачивалась и легко ударялась в стену, как лениваялодочка в зеленый бережок. Писатель Аркадий Воздвиженский взял трубку, послушали вернул ее на аппарат.

Его секретарша схватила со стола бутылку, глотнула воды,поперхнулась, закашлялась. Потекло по подбородку и капнуло на пиджак.

— Дети, — сказала она хрипло и вытерла подбородок тыльнойстороной ладони. — Он сказал про детей. Мне надо позвонить, Дмитрий Андреевич.

— Кто сказал?

— По телефону… Он сначала сказал, что вы в Киев ехать недолжны, или будут вам… длинные грабли.

— Маш, ты в своем уме?

— Да-да! — повторила она быстро. — Он сказал, если выпоедете, чтобы место на кладбище сначала присмотрели, потому как потом позднобудет. И после про грабли.

— При чем тут грабли?!

Маша глотнула еще воды, еще раз утерла рот и посмотрела мимонего. В виски ломился адреналин, будто она только что чудом избежаласмертельной опасности и еще до конца не осознала это.

Надо бежать, бежать, гнал адреналин, ну, беги, ну, что же тыстоишь?!

— Дмитрий Андреевич, мне надо позвонить. Детям позвонить,прямо сейчас… Он еще сказал, что их… убьет. Он, наверное, их похитил.

Родионов посмотрел на нее, прищурив глаза, — она явно былане в себе. Из ее обрывочных фраз он ничего не понял, но вдруг осознал, что все…всерьез. Был какой-то разговор, напугавший ее до смерти, и этот разговорозначает, что у них проблемы. Очень большие проблемы.

Он не хотел проблем, ни больших, ни маленьких. У него их итак хоть отбавляй. Он уже твердо знал, что задержит рукопись по меньшей мере намесяц, а для издателя это катастрофа, конец света, ведь есть некое магическоесловосочетание, заклинание практически. Звучит оно не слишком поэтично.«Издательский план» — вот как оно звучит, но несмотря на полное отсутствиепоэзии, магия этого словосочетания известна каждому автору.

Сдал роман вовремя — молодец. Не сдал — подлец.

Беда.

Беда— а!…

Дополнительная беда секретарши Маши была ему совершенно ни кчему. То есть решительно ни к чему.

— Где сейчас должны быть дети?

— У… у бабушки. То есть Сильвестр у бабушки, а Лерка…господи, я не помню… Лерка в саду, где же еще!

— Ну так звони! — велел Родионов грубо. Специально такгрубо, чтобы она перестала косить глазами и облизывать губы. Ему казалось, чтоона в обморок грохнется. Что тогда прикажете с ней делать?!

— Телефон… не могу найти.

— Вот тебе телефон, — и он сунул ей трубку, которая толькочто была пристроена на аппарат на стене. Маша отшатнулась, словно он сунул ей влицо гадюку.

Ах да. Именно из этой трубки ей… угрожали.

Вот черт. Из заднего кармана джинсов он извлек свой телефон.Пластмассовый корпус был теплый, и Дмитрий Андреевич вдруг сконфузился из-затого, что он нагрелся у него… на заднице.

Но Маша ничего не заметила, про задницу Дмитрия Андреевичадаже не подумала. Набрала номер и стала ждать, глядя в одну точку бессмысленнымвзглядом.

Родионов, покорившись судьбе, — вот как тут прикажете книжкивовремя сдавать?! — нажал кнопку на электрическом чайнике. Кофе выпить, чтоли?…

…и что это она так переполошилась? Мало ли сумасшедшихзвонит?! Да в день по нескольку раз, и что? Ничего. Маша всегда сдержанна и непреклонна,а тут вдруг так… распустилась. Или все дело в детях и в том, что придурокнаговорил что-то про них?

У Родионова не было детей, и он понятия не имел, какчувствуют себя те, у кого они есть.

— Мама? — выговорила его секретарша быстро. — Мама, у васвсе в порядке? Сильвестр пришел? Когда придет? Мама, нет, не отпускай егоникуда. Бог с ним, с теннисом, мама! Нет, ты слышишь меня или нет? И Лера…Ничего не случилось. Нет, ничего…

Родионов едва заметно пожал плечами и стал методично, однуза другой, открывать дверцы шкафчиков. Он искал кофе.

Женщины — непостижимые существа. Понять, что происходит уних в голове, невозможно.

Ну, вот это что такое?!

Она звонит матери и истерическим голосом спрашивает, все лив порядке. Потом велит никуда не отпускать ребенка, даже и на теннис неотпускать, а потом, когда мамаша уже вполне готова отправляться в ИнститутСклифосовского с сердечным приступом, сообщает — все, мол, хорошо, ты, главное,не волнуйся. Это я так. Бдительность проявляю.

Ну что? Лектор готов? Лектор давно готов!…

Видимо, мать тоже была уже «готова», потому что Маша долгобубнила, что нет никаких причин для беспокойства, и увиливала от прямых вопросов,и пыталась попрощаться, и никак не могла.

Родионов насыпал кофе в две кружки и налил кипятку изчайника. Теперь хорошо бы еще найти сахар или хоть шоколадку, что ли. Пожалуй,лучше шоколадку.

Маша наконец отделалась от матери, нажала на телефоне «отбой»и повернулась к нему. Вид у нее стал менее дикий, но все же он ясно видел, чтоона готова сию минуту бежать.

Куда?… Зачем?…

— Он сказал, — выпалила Маша, и Родионов остановился, недонеся до рта кружку, — что вы не должны ехать в Киев. Что вы должны остаться вМоскве, иначе будут вам полные вилы.

— Как же вилы? — удивился Родионов. — Раньше ты говорила —вроде грабли!

— Вот вы шутите, Дмитрий Андреевич, а на самом деле…