Мазур видывал всяких начальников, так что мог сравнивать.Этот был не из худших, но и никак не из лучших… а впрочем, существует ли насвете такое начальство, которое человек в погонах любит искренне, трепетно идушевно? Вопрос, прямо скажем, философский…

– Докладывайте, – буркнул Адашев, уставясь стольнеприязненно, словно Мазур не далее как вчера свистнул у него золотой портсигарс бриллиантовой монограммой, продал местному старьевщику, а деньги прокутил,как последняя сволочь.

Мазур принял подобие стойки «смирно» (именно подобие,поскольку был все же в гидрокостюме и точная уставная стойка выглядела бычуточку нелепо), придал лицу должное выражение – смесь тупого усердия сослужебным восторгом – и прилежно доложил:

– Находясь на штатном боевом патрулировании, группастолкнулась с пятью подводными диверсантами вероятного противника. В результатебоестолкновения противник уничтожен. С нашей стороны потерь нет, раненых нет.Захвачен предмет, несомненно являющийся взрывным устройством.

Говоря без ложной скромности, этот рапорт был не из тех,каких следовало стыдиться, неплохо справились все же. Однако бульдожьяфизиономия адмирала так и не озарилась той самой отеческой улыбкой, чтосуществует исключительно в воображении авторов убогих батальных романов. Оншумно выдохнул воздух, отер платком лысеющее чело и протянул почти страдальчески:

– Капитан-лейтенант, неужели не могли доставить живым хотябы одного? Чтобы можно было предъявить поганца по всем правилам…

– Не было возможности, товарищ контр-адмирал! –прилежно выкатив глаза, рявкнул Мазур.

– Да не орите вы так… – Контр-адмирал опасливо огляделся,словно подозревал в ком-то из окружающих шпиона. – Не забывайте оситуации. Здесь нет никаких адмиралов.

Мазура так и подмывало ответить, что, если уж доводитьсекретность до полной и законченной скрупулезности, здесь не должно быть такжеи капитан-лейтенантов, поскольку в польском военно-морском флоте такого званиянет. Однако он служил достаточно давно, чтобы не лезть на рожон. Онпросто-напросто повторил тоном ниже:

– Не было возможности, пан командор…

– Возможности… – протянул контрадмирал сварливо. – Вычто, первый год служите? Могли бы и создать возможность… – И он повторил соткровенной мечтательностью: – Чтобы предъявить поганца по всем правилам… Нуладно, чего уж теперь…

Он неопределенно махнул рукой и отошел в сторону надстройки.Мать твою так, грустно подумал Мазур, а ведь этот, как выражался Атос, еще излучших. Положительно, кабинетное начальство в адмиральских звездах, пусть дажеумное и хваткое, все же – иная форма жизни. Что и кого он рассчитывалпредъявить прогрессивной мировой общественности? Неужели всерьез полагал, чтопри подводном диверсанте сыщется служебное удостоверение с фотографией ввоенной форме, четкой печатью Пентагона и каллиграфически выписанным местомслужбы? Всерьез рассчитывал, что захваченный живехоньким признает себявоеннослужащим США?

Черта вам лысого. Не те ребятки шляются под водойподкладывать мины, что с нашей, что с ихней стороны. Руку можно дать наотсечение, пленный, как стойкий оловянный солдатик, твердил бы, что никакой онне янки, а вовсе даже швед или, того почище, мальтиец без определенного местажительства и занятий, которого за смешные деньги нанял где-нибудь в Кейптаунехромой грек, говоривший с финским акцентом. Это вам не Пауэре, имевший при себеполные карманы неопровержимых улик.

Мазур отвернулся к борту, глядя на море с той самойфилософской грустью, каковой любой старый служака умеет заглушать неприятныйосадок, оставшийся на душе после разговора с этаким вот начальством. Ничего тутне поделаешь. Еще в воинском уставе, сочиненном Петром Великим, наличествовалибезапелляционные словеса: «Никакой офицер, ни солдат не может оправдаться, хотябы с ним от фельдмаршала и генерала непристойным образом поступлено будет, иему от них некоторым образом оскорбление славы учинится. Ибо почтение генеральствувсеконечно и весьма имеет ненарушимо быть».

Каков слог! Каковы истины… Вообще-то, если напрячь память,можно вспомнить, что в том же уставе уточнялось: «Однако же таковому обиженномусвободно есть о понесенном своем бесчестии и несправедливости его величеству,или в ином пристойном месте учтиво жалобу свою принесть, и тамо о сатисфакции иудовольствовании искать и ожидать оныя».

По форме – все правильно. Гуманно и демократично. Однако вприменении к реальной жизни означает: семь сапог собьешь, пока удастся не точто сатисфакцию найти, а просто жалобу принесть. Гораздо проще наплевать склотика и забыть.

– Не бери в голову, – сказал оказавшийся рядом Лаврик,словно прочитал его мысли.

Мазур вяло отмахнулся:

– А, ерунда… Ты мне лучше вот что скажи, как-никак, облеченты у нас доверием и допущен к тайнам… Ведь за этими наверняка придут новые, а?Не могли же мы сегодня всех передавить?

Лаврик бдительно оглянулся, понизил голос:

– Говоря по секрету, там, совсем близехонько, их еще дочерта. Так что не расслабляйся.

– Кто бы расслаблялся, – сказал Мазур досадливо. –Я, знаешь…

Он замолчал. Сверху, с лазурных небес, обрушился невыносимыйсвистящий рев, ударивший прямо-таки физически по барабанным перепонкам,всколыхнувший на миг какие-то невыразимо древние страхи подсознания.

Едва не задевая округлыми брюхами верхушки мачт, надтральщиком, от носа к корме, промелькнули две тени, снизились еще, чуть ли нескользя по морской глади. Тупорылые фюзеляжи, короткие прямые крылья,американские опознавательные знаки – Мазур, как человек знающий, моментальноопознал «Эй-десятые», палубные штурмовики. Надо полагать, авианосец «Си фокс»опять отирался где-то неподалеку от линии горизонта, по другую ее сторону.

Штурмовики, выполнив плавный разворот, разошлись в стороны.Один метнулся прямехонько к вертолету с «Ворошилова», все еще парившему ввоздухе, выполняя классический маневр «выход на точку ракетного удара повоздушной цели». Второй возвращался к тральщику.

Вертолетчики отреагировали незамедлительно: винтокрыл камнемупал на полсотни метров и, стелясь над самыми волнами, на полной скоростипомчался к кораблю, названному в честь совершенно сухопутного маршала.Удивительным образом это не выглядело бегством – всего-навсего грамотнымотступлением перед превосходящим противником.

На «Ворошилове» определенно сыграли боевую тревогу: Мазурвидел, как пришли в движение орудийные башенки, как колыхнулись пусковые трубызенитных ракет.

Штурмовик вновь пронесся над тральщиком, на сей разпересекши его курс практически под прямым углом, люди на палубе инстинктивнопригнулись, вжимая головы в плечи.

За плечом Мазура кто-то охнул.

Прямо на них, целеустремленно и неудержимо, басовитовзревывая сиреной пер эсминец типа «Кидд», раза в три длиннее тральщика,высоченный, как девятиэтажка, с характерными мачтами, похожими на трезубцы, извездно-полосатым флагом на корме. Расстояние сокращалось с невероятнойбыстротой, башня развернута, носовое орудие – сто двадцать семь миллиметров,между прочим, – таращится прямо на мнимого поляка, а за башней крутнуласьвверх-вниз и вправо-влево пусковая установка противокорабельных ракет,нацелившихся острыми носами опять-таки прямехонько на тральщик…