В голове была блаженная пустота. Он устал настолько, чтоусталости и не ощущалось, – случается такое состояние.

Хлебнул еще винца и поднял к глазам небольшую фотографию.

Для непосвященного в ней не было ничего особенного –подумаешь, человек лет сорока, высокий и жилистый, в простецких белых брюках ибелой рубашечке без всяких знаков различия, эмблем и нашивок. Сфотографированныйявно без своего ведома (голову можно прозакладывать, очередным бойцомневидимого фронта), он стоял у каких-то перил, вроде бы металлических,полуотвернувшись от снимавшего, глядя куда-то вбок, и за спиной у него быломоре, до горизонта. Фотография черно-белая, удивительно четкая. Доведетсявстретиться вживую, узнаешь человека вмиг.

Звали этого жилистого дядьку Ричардом, фамилия его была ВанКлеен (нуда, из «голландской» волны века примерно семнадцатого), и, если толькоза последнюю неделю не застигло повышение в чине, он так и носил званиекоммодора военно-морских сил США.

Вот и познакомились наконец-то, пусть и заочно…

В данную минуту, достоверно известно, коммодора от Мазураотделяло всего-то двадцать шесть километров Баб-Эль-Мандебского пролива – сущиепустяки в масштабах планеты. Именно Ван Клеен, тертый профессионал, командоваллихими ребятами, с которыми Мазур резался под водой и возле Ахатинскихостровов, и в Средиземном море, и у берегов Западной Африки – и, не далее каксегодня, на глубине, в нескольких милях от побережья Эль-Бахлака. Кто-то этихпарней именует «морскими котиками», кто-то «тюленями» – это, в конце концов,зависит от знания языка, и дело тут не в лингвистических точностях. Главное,Мазур отправил на тот свет кое-кого из подчиненных этого сухопарого жилистогомужичка, аса подводной войны – а те, в свою очередь, поступили соответственнокое с кем из Мазуровых сослуживцев. Особой ненависти отсюда не проистекает –такова уж жизнь на грешной земле, с которой разборки периодически перемещаютсяв становящуюся от этого столь же грешной воду. Дело насквозь житейское: куда никинь взгляд на глобус, повсюду увлеченно бодаются две сверхдержавы, и всерьезобижаться друг на друга как-то не полагается, у всех рыльце в пушку, все молчаливопринимают условия игры, не забывая к тому же, что профессионалам излишниеэмоции напрочь противопоказаны.

Интересно, может сейчас кто-нибудь на той стороне пролива стаким же профессиональным интересом любоваться украдкой сделанной фотографиейкапитан-лейтенанта К. С. Мазура?

Вообще-то, теоретически возможно. Хотя помянутыйкапитан-лейтенант сам по себе и достаточно мелкая сошка, но служит вподразделении, о котором любая серьезная спецслужба стремится узнать все, чтотолько возможно, и мелочей тут не бывает. Кто их ведает, бойцов невидимогофронта, сталкивались уже, плавали, знаем…

Последняя мысль поневоле вызвала воспоминания, которыевытравить бы из памяти напрочь – и он, поморщившись, опустил руку с фотографиейна широкий подлокотник кресла, прилежно отметив тренированным слухом легкиеженские шаги за спиной. Когда молодая супруга, склонившись над его плечом,бросила мимолетный взгляд на снимок, Мазур столь же тренированно вспомнил овоенной тайне, неразглашении и прочих суровых вещах.

Собрался было перевернуть фотографию белой изнанкой вверх,но вовремя опомнился. Ничего она не поймет. И представления не имеет, чтособственными глазами, синими и непосвященными, узрела по случайности военнуютайну. Нет на фотографии ни засекреченных объектов, ни тайных бумаг – ничем непримечательный, насквозь гражданский на вид мужичок лет сорока, и не болеетого. Мало ли кто бывает жилистым и поджарым, мало ли где есть перила, мало лина планете морей.

– Ситуация, словно прямиком из анекдота, – сказала Аняподозрительно бесстрастным голосом. – Вы, батенька, не только онанист, нои педераст. Сидишь и таращишься на мужика какого-то, совершенно одетого притом.Я бы еще поняла, если бы ты вдумчиво разглядывал пикантные снимочки голых баб…

– Серьезно? – хмыкнул Мазур, отложив фотографию настолик.

Этот тон ему нравился все меньше и меньше – на горизонтевновь явственно замаячили очередные бытовые сложности, которых сейчаскатегорически не хотелось. А впрочем, кому и когда жаждалось семейных сцен?

«Ходит чайка по песку, моряку сулит тоску..» – унылопродекламировал он про себя.

– Серьезно, – сказала супруга Аня решительно. –Означало бы, что с тобой все в порядке.

– А что, со мной что-то не в порядке? – спросил онпримирительно.

Посмотрел на нее, припомнив прошлые баталии, и окончательнопал духом: чайка не просто бродила по песку – маршировала взад-вперед сидиотским упорством старорежимного прусского капрала, служаки кайзеровскихвремен, готового этак вот отбивать гусиным шагом от забора и до заката.

– Интересно, – сказала Аня тем же нейтральным,стерильным тоном, иногда означающим в женских устах примерно то же самое, чтораздувшийся капюшон у королевской кобры. – Ты, значит, считаешь, что все впорядке? В полном и совершеннейшем?

– Родная, милая, любимая и единственная, – сказал Мазурнасколько мог умиротворяюще. – Давай не будем играть в слова? Я устал, какта собачка, трое суток на боевом дежурстве… Я же не прапорщик на вещевомскладе, в конце-то концов, кое-какие вещи ты понимать должна.

– Слушай, супермен, – сказала Аня проникновенно. –Может, все гораздо проще? Может, ты во время очередного негласного подвигасидел сиднем на какой-нибудь бочке с радиацией? И облучился, а? До полнойимпотенции? Тогда так и скажи, будет хоть какая-то определенность. Жить станетпроще, в конце-то концов иногда и вылечить можно…

– И что за херня тебе в голову лезет? – задушевноспросил Мазур. – Какая еще радиация? Бог миловал…

– Ну, а в чем тогда дело? Я-то, дура, размечталась: впервыев жизни угодила в загранку, да еще с законным мужем, да еще в относительныйкомфорт, пусть и посреди песков, но образ жизни временами вполне светский. Всеусловия для нормальной супружеской жизни. Почти что отпуск. И ты почти чтодипломат – аппарат военного атташе, на приемы ходим, ты при параде и кортике, яв вечернем платье. И что, снова все по-прежнему, совершенно как в Союзе? Толькораньше ты где-то далеко обретался, мне и знать не полагалось где, а теперьрядом дрыхнешь, но толку снова ноль.

Она плюхнулась в кресло напротив, закинула ногу на ногу,откинулась на мягкую высокую спинку в раскованной позе красотки из глянцевогомужского журнала, которые здесь продавались на каждом шагу после смены власти.Все это было, конечно, умышленно – и то, что коротенький легкий халатикраспахнулся напрочь, открывая две синих ленточки уже здешнего приобретения,купальничка импортного. И поза, и ножка на ножке, и руки за головой, чтобыгрудь предстала в выгодном свете.

И – ничего. Не ворохнулось ничегошеньки ни внутри, ниснаружи у единственного зрителя мужского пола. А казалось бы! Двадцать восемьлет, глазищи синие, золотые волосы по плечам, фигурка гимнастки, ножкибезукоризненные, с ума когда-то сходил, когда впервые случилось, кровь в вискахтак грохотала, что страшно было, как бы голова не лопнула.