Но стоило только Глинскому вспомнить, как на днях они сАдашевым, да Курлятевым-Оболенским, да матушкой, княгиней Анной Михайловной, дас неким неприметным монашком ходили по домам зреть девок, – и нечаянная улыбкакоснулась уст, а настроение у него против воли улучшилось.

* * *

– Кто там? – Задремавшая над пяльцами боярыня Захарьинаиспуганно вскинулась – скрипом резануло по ушам.

Кто-то пробежал в сенцах, или почудилось? Тьфу, тьфу, тьфу,сгинь, пропади, сила нечистая!

– Это я, матушка Юлиания Федоровна! – В двери показалосьтемнобровое, смуглое девичье лицо. – Я, Маша. Можно к Насте?

Вдова Захарьина поджала губы. Правда что – сила нечистая. Ох,устроит она нынче разгон в людской. Сказано же было: не пускать эту… Машу! Хотяона любому голову заморочит и глаза отведет.

– Да спит она небось, – процедила боярыня, глядя, словно засоветом, на лик Богоматери, убор которой она расшивала жемчугом. Пресвятаядева, конечно, молчала.

– Нет, не спит! – радостно заблестела зубками незванаягостья. – В ее светелке вовсю горит огонек, я со двора видела.

– Матушка! Кто там? – раздался сверху голос дочери, иЮлиания Федоровна обреченно вздохнула: теперь не отпереться.

– Иди уж, коли пришла, – процедила, отворачиваясь, словно иглядеть-то ей было невмочь на улыбчивое девичье личико.

Ничем ее не проймешь. Гони – не гони, все одно в дом влезет.Таким плюй в глаза – скажут: «Божья роса!» Маша, главное дело. По правде-то –Магдалена, полячка крещеная. Якобы с матерью из Ливонии бежали, защиты отпритеснений немецких искать, да мать и умерла. Прижилась Магдалена по соседствус Захарьиными, у добрых людей, которые от веку были бездетными и толькообрадовались приемышу. Окрестили по православному обряду Марией, назвалидочерью, и постепенно улица привыкла к ней, девушки зазывали Машу в свои светлицы,дружились с ней, секретничали. Матери, конечно, чистоплотно сторонилисьчужанки, особенно стереглась Юлиания Федоровна, но у Насти на все про все былготов ответ: «Что же, что из Ливонии? Небось наша правительница, ЕленаВасильевна Глинская, тоже была родом из Ливонии и не родилась православной, апосле крестилась, как и все ее семейство!»

Ох, много чего вдова Захарьина могла бы порассказать дочерипро эту самую Елену Глинскую! Ради нее, чтоб моложе казаться, великий князьВасилий бороду себе брил, вот что! Ну и разное другое… Но не для девичьих ушейразговоры скоромные да соромные. Хотя небось от Магдалены Настя уже всякогонаслушалась. Вот разве пойти сейчас, под дверью светлицы постоять, подслушать,об чем девицы секретничают? Да пол, беда, скрипит, не подкрадешься незаметно.Послать легконогого сынка Никитушку? Да мал еще, глуп, не поймет ничего! ИЮлиания Федоровна, осердясь, с такой силой ткнула иглу в туго натянутоеполотно, что шелковая нить не выдержала – порвалась и жемчуг рассыпался по полу.

– Ты чего такая? – Анастасия с любопытством огляделаподругу.

– Какая?

– Ну… горишь! Щеки вон кумачовые.

– Небось загоришься тут! – хохотнула Маша-Магдалена. – Совсех ног бежала. А на дворе приморозило, до чего скользко – упадешь, так костейне соберешь.

– Гнались за тобой? Чего бежала-то?

– Да к тебе! – Магдалена пожала плечами. – Узнать хотела –вы как, во дворец когда собираетесь?

– Куда-а? В какой дворец? Окстись, шальная!

– Ты что? – Крутые, тоненькие брови Магдалены так и взлетелина лоб. – Заспалась? Или шутишь? Или впрямь не ведаешь ничего? Неужто мать иэто от тебя скрыла? И брат не сказал, что всех девок во дворец собирают насмотрины? Царь молодой надумал жениться! Я сама слышала, как на площадикричали: властям, мол, предписано смотреть у бояр дочерей государю в невесты. Укого дома дочери-девки, те бы их, часу не мешкая, везли на смотр. А ктодочь-девку у себя утаит и на смотр не повезет, тому полагается великая опала иказнь!

Анастасия всплеснула руками. Конечно, до нее долетали слухи,что великий князь решил венчаться на царство, а потом сразу – жениться. Ещечетыре года назад посылал он чиновника Сукина в Литву для переговоров: мол,русский государь ищет себе невесту и размышляет о пользе родственного союзамежду обеими державами, но дело сие так и кончилось ничем. А теперь он якобыопасается не сойтись с иноземкою нравом и потому ищет невесту дома, чтобысупружество было счастливым. Об этом все говорили и все слышали! Но чтоб ужесмотрины… Так скоро?!

– Эй, ты чего, Стася? – встревожилась Магдалена, когдаподруга ахнула и прикрыла рот рукой.

– Ничего. Ничего!

Внезапно вспомнилось… Настя была еще девочка; отец, РоманЮрьевич, только что умер, в доме после похорон толпился народ, то и деломелькали фигуры монахов и монахинь. Измучившись от горя, Юлиания Федоровна сдочерью затворились в родительской спаленке, пали под иконы, моля Господа неоставить своим призрением сирот. Внезапно дверь распахнулась. Обернулисьиспуганно – на пороге высокая мужская фигура в рубище.

– Поди, поди, – слабым от слез голосом проговорила вдова,ничуть не удивившись, ибо нищих нынче был полон двор, – поди, убогий, на кухню,там тебя накормят и напоют. И вот еще тебе на помин души новопреставленногораба Божия Романа. Сделай милость, возьми.

Она протянула медяк.

– Спасет Христос тебя, матушка, – густым, тяжелым басомпровозгласил нищий. – Спасет и вознаградит за доброту твою. Придет час –дочка-красавица царицею станет!

Юлиания Федоровна устало опустила веки и покивала,соглашаясь. Скорбная улыбка коснулась ее уст:

– Станет, а как же. Спасибо на добром слове, гость. Ты ужподи на кухню-то…

Потом кто-то рассказал матери, что это был не простой нищий,а сам преподобный Геннадий! Сын богатых родителей, он рано почувствовалвлечение к иноческой жизни, покинул отчий дом и, облачась в рубище нищего,отправился подвижничать на озеро Суру, в костромские леса. Иногда он ходил вМоскву, поражая народ прозорливостью и даром исцеления. Но и узнав об этом,трезвая мыслями вдова Захарьина отмахнулась от пророчества, не стала тешитьсебя пустыми мечтаниями, пробормотав осуждающе: «А ведь сказано в Писании – неискушай малых сих!» И только Анастасия иногда позволяла себе вспомнить, каквещий холод коснулся ее спины при этих словах: «Придет час – дочка-красавицацарицею станет!»

И вот… Неужто он пришел, этот час?!

Анастасия затрясла головой: о чем она только думает! Грешноэтак заноситься мыслями.