Я открыла дверь и вошла в палату. На вид ему было летпятьдесят с небольшим. Ничем не примечательное лицо с широким носом и тонкимигубами. Сейчас очень бледное, с синевой под глазами. Ссадина на лбу придавалаего облику что-то мальчишески-хулиганское. На пальцах левой руки, лежавшейповерх одеяла, виднелась татуировка «Юра» — надо полагать, его имя. Волосысовершенно седые, с неприятным желтоватым оттенком.

Я осмотрела его и осталась довольна. Во-первых, у Наташкидействительно глаз наметанный, и кандидатов в покойники она отмечает сразу,во-вторых, мое собственное чутье подсказывало, что до похорон дело не дойдет.

Дежурство прошло спокойно. Так как было воскресенье,большинство больных после обхода незаметно исчезли и появились только к ужину.В пустынных и гулких коридорах стало прохладно. Ася дремала над журналом,медбрат устроился на кушетке в ординаторской и нахально похрапывал, а я то идело заглядывала к своему «крестнику».

Утром в понедельник разразился скандал. Заведовал нашимотделением мужчина сорока двух лет, элегантный, болтливый и с хорошими связями.Его жена трудилась в областной администрации, о чем он нам простодушнонапоминал дважды в неделю, как правило, в мое дежурство. Павла Степановича унас не жаловали, считали выскочкой и неумехой. Он об этом, конечно, знал и кнам относился соответственно. Я предпочитала видеться с ним как можно реже.

Наташка считала, что он в меня влюблен. Возможно, однаколюбовь он выражал тем, что вечно цеплялся по пустякам. Говоря без ложнойскромности, я — хороший врач, и всерьез ко мне придираться затруднительно.

Время от времени он начинал пристально смотреть на меня изаводил разговор по душам. Я неизменно пугалась, таращила глаза и отвечалаодносложно, чем в конце концов умудрялась его изрядно разозлить, и он, указавна очередную досадную оплошность, отпускал меня с миром.

В понедельник я совершенно не планировала встречаться сПавлом Степановичем. Он приезжает к девяти, а я в девять уже сдаю дежурство. Ноне тут-то было. Он явился часов в восемь.

— Светило медицины черт принес, — сказалмедбрат. — В понедельник, и такая невезуха. Скажи, за что?

— Да, — кивнула я. — Сидим тихо, починяемпримус…

— Или на нас какой грех?

— Может, и есть, только мы об этом еще не знаем.

— Пойду-ка я порядок наводить в своем хозяйстве…

Я взглянула на ворох бумаг на столе и тяжко вздохнула.

В отделении наметилось оживление, трудоспособность персоналарезко возросла, глаза засияли, а души возжаждали великих свершений. Одна япребывала в сонно-ленивом состоянии и покидать его без видимых причин за сорокпять минут до конца смены не собиралась.

Павел Степанович рассудил иначе. Он возник в ординаторской всопровождении двух доверенных лиц и, забыв поздороваться, начал с порогагневаться:

— Марина Сергеевна, в ваше дежурство поступил больнойиз первой палаты?

Речь шла о моем «крестнике», я с готовностью кивнула.

— Больной не наш, подбирать на дорогах полутрупы дело«Скорой помощи».

Я внимала, преданно глядя ему в глаза, осознавая всю тяжестьсвоей вины. Зайти чересчур далеко Павел Степанович все же не рискнул. Игневался не более трех минут. Тут его и осенило:

— Из милиции уже были?

— Сегодня, наверное, придут, — пожала я плечами.

— Черт-те что делается, — рявкнул он. —Третий день в отделении находится больной с огнестрельным ранением, а им и деланет.

Я порадовалась, что достанется теперь не мне, а милиции, и соблегчением вздохнула.

— Кто звонил в милицию? — спросил он.

Я пожала плечами. Тут он вновь переключился с милиции наменя и возвысил голос. Честно говоря, я это не люблю, потому нахмурилась ислегка повысила свой:

— Насколько мне известно, сообщать в милицию опоступлении больного с пулевым ранением должна медсестра приемногопокоя. — Это правда, а в приемный покой он не сунется. Мой папа полкомкомандовал, и голосом я удалась в него. Шеф заметно растерялся и сказал наполтона ниже:

— Я вас не обвиняю, но в отделении полно бездельников,могли бы проконтролировать…

Стало ясно, что достанется медбрату, его шеф особенно нежаловал.

— Павел Степанович, — сказала я, — больнойбез сознания, так что для бесед с милицией совершенно не пригоден. Ничегострашного не случится, если оттуда придут позднее.

— Интересно вы рассуждаете, Марина Сергеевна, —усмехнулся он и прочел пятнадцатиминутную лекцию. Я нагло клевала носом, а подконец не удержалась и заявила:

— Я не несу ответственности за действия милиции.

— Так кто-нибудь звонил или нет?

— Понятия не имею.

Если день начался с нагоняя от начальства, добра ждать неприходится. Мотор не заводился, а когда с буксира его все-таки удалось завести,выяснилось, что ночью кто-то слил бензин. Я хлопнула дверью так, что заныларука. Стало жалко машину, а вслед за ней и себя. Брат кашлянул за моей спиной исказал:

— Брось. Понедельник, как известно, день тяжелый, азавтра уже вторник. Бензин у Сашки выпросим, он нам должен, как земля колхозу…

Горючее нашли и до города добирались вместе: на «Запорожце»медбрата спустило колесо, на работу он прибыл троллейбусом.

— Пальцы стучат, — заметил Брат через пару минутпосле того, как мы наконец тронулись с места.

— Там все стучит. Нужен ремонт, деньги и муж, лучшезолотой. Мужа нет, денег нет, значит, и ремонта не будет.

— Я бы на тебе хоть завтра женился, — заверилБрат.

— Все так говорят, — усмехнулась я.

— Мужик нынче мельчает, характер давно редкость, а утебя его на пятерых. Оттого и боязно с тобой рядом.

— Утешитель, — фыркнула я.

— Не злись, — он рукой махнул. — Опять желюбишь ты хлопоты себе наживать. Вот хоть с этим мужиком…

— Чего он вам дался? — удивилась я.

— Так ведь теперь менты привяжутся: где нашла, да чтовидела…

— Лужу я видела, Вова, так и скажу. Как привяжутся, таки отвяжутся.

— Не сомневаюсь, — хохотнул он.