Олег с сомнением глядел на последний ломоть мяса,распластавшийся, как раздавленная черепаха среди багровых углей, задумчиводвинул острыми плечами:

— Не знаю... Долго жил медом и акридами... Траву ел,листья. А мясо будит в человеке зверя.

— Гм... Во мне, к примеру, будит только аппетит.

Калика растянул в подобии усмешки бескровные губы, зубыблеснули белые, хищные, острые, как у зверя. Он взял последний ломоть голымируками не морщась, задумчиво покрутил в ладони, помял. Лицо оставалосьнеподвижным, но у черепа, обтянутого кожей, трудно понять выражение. Томас дажезадержал дыхание, когда калика поднес мясо к губам. Бескровные губыраздвинулись, потрогали жареное мясо. Ноздри подрагивали, вбирая запахи. Затемкалика очень осторожно коснулся мяса зубами.

Томас следил, как ел калика, боялся шевельнуться. Когдакалика проглотил последний кусок, разжеванный так тщательно, словно готовил изнего кашицу, Томас выдохнул с облегчением:

— Ну вот! А то медом и акридами!

Калика повернулся, в глазах было непонимание. Кивнулнаконец, просветлел:

— Ты не понял... Запретов на еду в моей вере нет. Это иесть часть моего подвига!.. Труднее всего одолеть себя. Пост — это власть духанад телом. Я жаждал мяса с кровью, но ел только листья, жаждал женщин, нопроводил время в пещере... Только полное воздержание помогает искать Истину.

Томас спросил разочарованно:

— Значит, ты еще не отказался от своей языческой веры?

— Власть моего духа достаточно сильна, чтобы не датьплоти задрожать при виде мяса, обильной еды. Теперь могу есть мясо. Значит,могу перейти из Малого отшельничества в Большое...

Томас уже спал, осоловев от сытости.

На седьмой день рыцарь попробовал влезть на коня. Едва коньпошел шагом, Томас побледнел как смерть, покачнулся. Калика едва успелподхватить падающего рыцаря.

Когда Томас очнулся, он лежал под тем же дубом. Весь денькалика кипятил в его боевом шлеме вонючую гадость из трав, корней, сбивал сберез черные наросты, измельчал, кипятил, заставлял Томаса пить отвратительнуюгорькую смесь, в которой плавали жесткие крылья жуков и чьи-то когтистые лапки.

Томас клял Везельвула с Астаротом, но пил, ибо в лекарствахне понимал, как и положено благородному рыцарю, а новому другу верил на слово.

Калика поил настоями и отварами, умело сшибал самодельнымистрелами птиц. Однажды подшиб молодого барсука. Томас ел, молодая сила быстровливалась в мускулистое тело, закаленное в сражениях, походах, лишениях. Онподнимался, прислушивался: рана в боку ныла, но острая боль ушла.

— Святой отец, когда ты мылся в последний раз?

Олег ответил рассеянно:

— Месяц тому я попал под сильный ливень...

— Гм... А где ты берешь воду? Я видел мельком ручей,когда падал с коня...

— Близко, — подтвердил калика. Он задумался,сказал медленно:— Кстати, я совсем забыл... В Большом отшельничестве можно все,что дозволено другим. Так что я могу...

Вернулся он с прилипшими волосами, мокрый, с блестящимиглазами. Томас смотрел с удивлением: волосы калики оказались цвета спелойрябины, а лицо белое, не тронутое солнцем. Странные зеленые, как молодая трава,глаза смотрели печально.

— Ты не сакс? — спросил Томас.

— Славянин. А ты из Британии?

— Родился на берегу Дона, — ответил Томасмечтательно. — На излучине близ устья стоит мой замок... Вокруг леса,леса... Болота, топи. Вся Британия — леса и болота. Холм, где стоит мойзамок, — единственное сухое место на сто миль вокруг. В лесах тесно оттуров, оленей, кабанов, а про зайцев или барсуков и говорить нечего. Отптичьего крика шалеет голова. Рыба бьется головой о борта лодки, просится всеть...

Олег кивнул:

— Я тоже любил бывать на Дону.

Томас живо развернулся, глаза заблестели:

— На Дону?

— Десятки раз.

— Не видел ли высокий замок из белого-белого камня? Наизлучине, защитный вал и ров слева...

Олег покачал головой:

— Я бывал на берегах Дона в Восточной Руси, Палестине,Колхиде, Аравии, Гишпании, Элладе... Везде, где прошли сыны Скифа, осталисьреки с именем «Дон».

Томас дернулся, спросил угрожающе:

— Когда это дикие скифы завоевывали Британию?

— Я без всяких завоеваний побывал в Святой земле, нетак ли? Когда-то великий вождь скифов Таргитай... или это был Колоксай?..решился старую богиню Дану, покровительницу скифов-кочевников, заменить наАпию, мать сыру-землю. Хотел кочевников разом обратить в землепашцев! Понятно,кровавая распря... Староверы после битвы откочевали через всю Европу,переправились на Оловянные острова. Там выстроили жертвенники на старый лад изогромных камней-дольменов. Не видал? Жаль, красиво... Стоунхендж зовется. Далиимена рекам. А вообще-то река по-скифски — «дон». Город, который выстроили вустье реки, нарекли Лондоном, что значит: стоящий в устье. У нас тоже такиегорода зовутся Усть-Ижора, Усть-Илим, а то и просто — Устюг...

Томас оборвал надменно:

— Не видал там никаких лохматых! Мы, англы, испоконвеков живем на берегах Дона. Господь создал нас прямо на его берегах, а весьбелый свет сотворил чуть раньше. Всего за шесть месяцев!

— За шесть дней, — поправил калика кроткимголосом.

— Сам знаю, — огрызнулся Томас. — Я боялся,что ты, язычник, не поверишь! Все-таки за шесть дней... гм... а за шестьмесяцев даже твои боги сумели бы, если бы собрались кучей.

На десятый день Томас сумел влезть в доспехи. Он шатался отслабости, калика помог ему забраться в седло. Конь заржал, застоявшись,пробовал пойти гордо, калика поспешно ухватил повод, и конь встал каквкопанный. Ладонь, державшая повод, была широкая как весло, а сама рука —костлявая, жилистая, уже малость обросшая мясом — казалось вырезанной изстарого дуба. Калика раздался в плечах, хотя они и раньше были широки, лицочуть ожило, но в глазах осталась все та же смертная тоска.

— Спаси Бог, — сказал Томас. — Позволяют литвои боги принимать плату?

— Сэр Томас, мне надо очень мало. Когда нет травы, ямогу грызть кору на деревьях. Сплю на камнях, голой земле. Будь здоров! Удачитебе.

Рыцарь пытался приподнять копье для салюта, но не сумел.Лишь улыбнулся виновато, а конь пошел ровным шагом, стараясь не трясти хозяина.Калика поднял свой плащ, взял клюку, то бишь посох, и пошел той же дорогой, ноне спеша, весь погруженный в нелегкие думы.

Дорожка вилась между деревьями, вдали уже мелькал просвет.По ветке над дорогой пробежала белка, цокнула острыми зубками, заметивбредущего человека, задержалась от любопытства. Тяжело пролетела крупная птица,попыталась сесть на ту же ветку, но застывшие в гнезде лапы цеплялись худо, иона долго махала крыльями, качалась, пока когти обрели былую уверенность.