свои услуги в качестве политического и военного консультанта всем тем персидским сатрапам[36], которые были не прочь нанять его на работу. Его слава достигла и тех краев, так что дела у него шли неплохо. Однако его «естественной средой» были Афины и только Афины, поэтому он хотел туда вернуться, хотя и был уверен, что ему не позволят этого сделать. Тем не менее со временем, несмотря на то что именно Алкивиад стал причиной краха города, случилось кое-что весьма любопытное: афиняне были убеждены, что только он и мог вытащить город из того упадка, причиной которого стал сам. Как только Алкивиад узнал это от оставшихся союзников, он вновь решил работать на благо Афин. Вернуться он не осмелился, и все же, поскольку война против Спарты шла по всему Эгейскому морю, у него была возможность помочь извне. И вот любимчику публики вновь удалось присоединиться к афинской армии. Эффект был незамедлительный: ему удавалось выигрывать битвы против Спарты одну за другой, и он не остановился, пока не был уверен, что Афины не только разрешат ему вернуться домой, но и окажут прием, достойный героя. У любого другого простого человека такое поведение было бы проявлением обманчивого высокомерия, только Алкивиад не был простым человеком.

* * *

Львенок в городе. Через семь лет после его отплытия из Афин весь город отправился в порт, чтобы встретить Алкивиада – в глазах горожан вечно молодого, сколько бы лет ему на самом деле ни было. Его встретили дождем из цветов, танцами, ликованием и даже триумфальным маршем верхом на белом коне. Когда он проходил мимо, взрослые показывали на него пальцем, чтобы малыши знали, кто это был. Смертная казнь была отменена, его имущество – возвращено, а ссоры – забыты. Алкивиад вновь стал звездой города. Или, по крайней мере, так казалось на первый взгляд, потому что правда заключалась в том, что его недавние победы были всего лишь миражом. Как бы Афины ни сопротивлялись, в конечном счете они были обречены, и в этом был виноват Алкивиад. Такие вещи не забывались так просто, и в этом случае афинянам понадобился всего лишь год, время, которое понадобилось Алкивиаду, чтобы потерпеть свое первое поражение. Это случилось при спартанском военачальнике Лисандре, первом из греков, которого воспевали в гимнах и в честь которого воздвигались алтари. Это была честь, которая предназначалась лишь для богов. Его имя (и здесь время снова преподает урок) теперь тоже ни о чем нам не говорит, но в тот период именно он стал причиной того, что чаша весов в войне против Афин склонилась в его сторону. Несмотря на то, что полная победа оказалась за ним, долгие годы военного конфликта истощили всю Грецию и сделали ее беззащитной перед лицом любого внешнего врага. Сначала греки попадут под власть народа с севера, македонцев, а потом будут завоеваны западным народом, которого они сами называли одним словом – «ром», что также означало «грубая сила». Эти люди превратили афинскую гордость в воспоминания, а жестокий спартанский образ жизни – в простую туристическую достопримечательность.

Впрочем, Алкивиад до этих времен не доживет – его будет ждать нелепая смерть. Он вновь сбежит из Афин, укроется в Азии, где его будет сопровождать лишь Тимандра, боготворившая его проститутка. Там в 404 году до н. э. он и умрет. Он готовился совершить новое путешествие и предстать перед персидским двором, чтобы обмануть кого-нибудь в последний раз, но тут его дом подожгли. Алкивиаду удалось вырваться из огня, и он вышел к нападавшим, однако никто из них не решился к нему приблизиться, поэтому его попросту убили копьями и стрелами. Алкивиаду было 45 лет, а еще у него было столько незавершенных дел, что никто так и не узнал, кто конкретно заказал его убийство.

Через пятнадцать лет скончается его друг Сократ. Его осудят, среди прочего, за развращение молодежи Афин, то есть за то зло, которое его ученики и такие друзья, как Алкивиад, причинили городу. Сократ ответит, что никогда не основывал никакую школу, а значит, и учеников у него не было, но, как известно, в итоге он примет приговор и выпьет цикуту. Знавший их обоих Ксенофонт защитил философа, утверждая, что было бы оскорблением считать учеником Сократа кого-то столь неуравновешенного, грубого и жестокого, как Алкивиад: «Алкивиад, который пользовался уважением у народа и легко достиг первенства, перестал следить за собою, подобно тому как атлеты, легко достигшие первенства на гимнастических состязаниях, пренебрегают упражнениями»[37]. Иными словами, вина за существование такого Алкивиада должна была возлагаться не на Сократа, а на того, кто его почитал. То есть виноваты были все Афины. Аристофан резюмировал это более поэтично: «Не надо львенка в городе воспитывать»[38].

Интерлюдия № 4

Существуют эпохи и места, которые до такой степени ассоциируются с определенным человеком, что одного их упоминания достаточно, чтобы перед нашими глазами появилась определенная картина. К примеру, услышав словосочетание «викторианская эпоха», мы сразу же представляем себе железные дороги, заводы, расширение границ империи, туманный Лондон, мощеные улицы и огромные толпы людей, пуританское, противоречивое и лицемерное общество, и во главе всего этого – королева, которая дала этой эпохе название и послужила ее вдохновением. Таким образом, было бы логично предположить, что Виктория была почитаемым и любимым монархом. Более шестидесяти лет правления, при котором Соединенное Королевство расширило свои владения до четверти всех территорий мира, могли бы стать причиной теплого отношения к Виктории. Впрочем, это мнение ошибочно. В действительности же слава пришла к ней лишь на закате жизни. И это случилось отчасти из-за того, что некоторые подданные ее ненавидели.

Семь раз на нее совершалось покушение. Ни одного монарха ни до, ни после нее не пытались убить столько раз. Принимая во внимание ее влияние и наследие, невозможно не задуматься, что могло бы случиться, если бы Виктория погибла в результате одного из этих покушений. Изменилась бы этика? Обычаи? Архитектура? Законы? Был бы Оскар Уайльд предан суду и осужден? Стал бы Лондон первым современным мегаполисом? Ее сын и преемник, Эдуард VII, ожидавший пять десятилетий, прежде чем унаследовать трон, был игроком, любил еду, выпивку и парижские бордели. Сегодня мы бы описали его как лентяя-сексоголика, но в те времена говорили, что он любит покой и удовольствие. Иными словами, Эдуард VII был полной противоположностью всему тому, что олицетворяла его мать. Итак, если бы покушения на Викторию увенчались успехом, история могла бы развиваться в совсем другом