class="p1">– Но почему не в люблинский городской комитет? – спросили ее коллеги.

– Фрау Виллнов настаивала на том, что, раз она надзирает за городским комитетом, я не должна распоряжаться там. Поэтому я предположила, что она отправит письмо и директиву в городской комитет сама. Я в точности исполнила полученный приказ и разослала письмо губернатора по комитетам графств вместе с моей инструкцией, требующей подчинения распоряжениям губернатора. Если мне и следовало отправить его также в городской комитет, то меня можно обвинить разве что в халатности – но в той же мере, что и фрау Виллнов.

Фрицше, уже схвативший телефонную трубку, чтобы звонить в гестапо, опустил ее обратно. Он приказал всем, кроме Янины, выйти из кабинета, потому что у него для нее есть инструкции, не касающиеся остальных. Как только все вышли, он продолжил, уже мягче:

– Ну что же, все мы иногда что-нибудь забываем. Почему бы вам не отправить письмо и директиву, как только вы вернетесь к себе в офис?

– Я непременно это сделаю, – ответила Янина, – но пусть фрау Виллнов отправит их первая, чтобы мое письмо пришло уже после ее письма.

Далее Янина с напускным энтузиазмом выразила свое восхищение усилиями немцев по спасению поляков в Волыни, которым грозили одновременно большевики и украинские бандиты. Она сожалела, что иногда поляки неправильно понимают добрые намерения Германии.

Выйдя из кабинета Фрицше, Янина обнаружила двух своих коллег, дожидавшихся ее, бледных и дрожащих. Оба юристы, они поздравили Янину – она, мол, защищала себя «лучше любого адвоката».

– А что мне было делать, – сухо ответила Янина, – когда двое моих советников, включая президента адвокатской ассоциации, готовы были сдать меня врагу!

Она подумала о многих других случаях во время войны, когда женщины сохраняли присутствие духа, а мужчины теряли головы.

В тот вечер Вендруха приехал к Янине домой. Он попросил ее выйти во двор за зданием, и она обнаружила там группу юношей, сбежавших с транспорта из Цумани в Волыни. Всего на том транспорте было около 450 человек, объяснили юноши, преимущественно молодые и крепкие одинокие мужчины и женщины. Им сказали, что их доставят в Генерал-губернаторство под опеку ГОС, но когда они прибыли в Люблин, то узнали, что их отправляют в Германию.

Янина была полна решимости помочь им, но, с учетом письма Вендлера и критической ситуации этим утром, решила провести дело по официальным каналам. Понимая, что шансы на успех будут выше, если с поезда никто не пропадет, она попросила юношей вернуться туда.

– Я даю вам слово польки, – заверила она их, – что вас всех освободят.

Юноши поверили ей и вернулись в поезд.

Проведя бессонную ночь в тревоге о том, сможет ли она сдержать свое слово, Янина отправилась на встречу с чиновником Департамента занятости, отвечавшим за лагерь на Крохмальной. Несмотря на значок нацистской партии, который он всегда с гордостью носил на лацкане, герр Гейсслер зачастую проявлял к Янине снисходительность. Войдя к нему, Янина сразу же поинтересовалась, почему целый транспорт беженцев, не соглашавшихся на работы в Германии, должен вот-вот отбыть в Рейх. Забыв свою обычную сдержанность, она возмутилась на повышенных тонах:

– Этим людям сказали, что они поступят под опеку нашего комитета. Я разговаривала с ними на станции и пообещала им свою защиту. Если вы их не освободите, я поеду в Краков и обращусь к вашему начальству. В конце концов, постановление о запрете на принудительные работы для волынских беженцев издал сам генерал-губернатор!

Она рассчитывала, что Гейсслер вряд ли в курсе одной технической детали: она не имела права вмешиваться в судьбу людей с этого поезда, потому что они прибыли не с территории Генерал-губернаторства. Янина уже давно не удивлялась тому, как мало большинство немецких чиновников знало про законы и уложения, которые они должны были проводить в жизнь, – вероятно, потому, что у них не было никакого опыта административной работы. Гейсслер, к примеру, был аптекарем в Германии, прежде чем стать высокопоставленным чиновником в Польше.

Рассерженный тоном Янины, Гейсслер приказал ей возвращаться к себе в контору. Часом позже ей позвонила ее ассистентка, Янина Войцикова, работавшая на Крохмальной. Она сообщила, что все грузовые вагоны освобождены и все пассажиры транспорта из Цумани находятся в лагере. Затем позвонил Гейсслер и приказал Янине оставаться на работе и ждать визита от официальных лиц, которые объяснят ей ситуацию. Насторожившись при упоминании об «официальных лицах» и их «объяснениях», Янина решила, что лучше будет иметь рядом надежного человека и вызывала Войцикову назад в офис. Часы шли, рабочий день закончился, но тут Гейсслер снова позвонил и велел Янине никуда не уезжать. Вендруха решил остаться на посту, чтобы видеть, кто придет к Янине.

Войцикова в тревоге меряла шагами комнату; с течением времени становилось все менее вероятно, что посетители придут к Янине, просто чтобы дать объяснения. Она ходила от окна к двери и обратно и вдруг, выглянув на улицу, ахнула:

– Машина с двумя гестаповцами, прямо у нашего подъезда. Они выходят… Боже, вам обязательно надо было в это лезть?

– Мне очень жаль, – тихо ответила Янина, – но да, обязательно, ведь те люди вернулись в поезд, потому что я обещала их освободить.

Они ждали, пока в коридоре загремят шаги. Но никто не входил. Вендруха проскользнул к входным дверям, а потом вернулся с новостью: гестаповцы прошли в соседний дом, а у них просто оставили машину!

Наступила ночь, но они продолжали ждать. Свет в здании был потушен, и горела только лампа в кабинете Янины. Войцикова сидела в темной комнате рядом, приоткрыв дверь, чтобы увидеть, кто придет, и услышать, о чем пойдет разговор. Наконец, две машины остановились перед зданием, и появилось трое мужчин – один из них Гейсслер. Войдя в кабинет Янины, они нашли ее за написанием отчета.

– Работаете допоздна? – поинтересовался Гейсслер.

– Разве вы не просили вас подождать? – ответила она, пожав плечами. – Не было смысла терять время, у меня куча работы.

Янина знала, что нельзя показывать свой страх перед немецкими чиновниками.

– Сейчас вы поедете с нами в лагерь, – распорядился Гейсслер.

– Хорошо, – ответила Янина. Уходя, она бросила осторожный взгляд в сторону соседней комнаты.

Гейсслер усадил Янину с собой в машину, двое других мужчин поехали во второй. Они прибыли на Крохмальну, где ждал комендант Мусельски. Гейсслер сообщил ему о заявлении Янины, что люди из Цумани не соглашались на работы в Рейхе, что Мусельски отрицал. Похоже, людей запугали, заставив признать, что они вызвались добровольцами. Янина спросила, можно ли ей с ними поговорить. Поскольку Мусельски знал польский, Гейсслер согласился.

По громкоговорителю объявили, что