исходу жизни, кроме того, где он сыт и любим.

— Пап, давай его заберём!

— Кого?

— Пёсика.

— Гош, ну ты чего? Это ж уличный пёс! Его в дом не затащишь, привык к свободе. И глянь, не реагирует даже. Вдруг болеет чем?

— Ну пожалуйста, пап, ты же уезжаешь постоянно, а я один! А он квартиру станет охранять!

— Если ты так хочешь собаку, — миролюбиво предложил мужчина, — то можем поискать какую-нибудь небольшую. И щенка лучше, чтобы под себя воспитать. Но этот уж слишком…

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Посмотри, ему так грустно! И мне не нужен кто-то, кого воспитывать надо, я друга хочу! Честно, пап, я его отмою, и сам выгуливать буду, и играть! Он умный, просто брошенный. Он всё сразу поймёт, я же вижу! Да, пёсик?

Брикиус повёл носом: от термоса исходил знакомый запах, навевающий грусть. Когда-то этот запах был очень важным, но Брик никак не мог вспомнить, почему. Но он внезапно, самому себе ещё не веря, понял, что деревья снова стали зелёными. И согласно гавкнул.

Одуванчик

Вбегая на перрон, Миша чертыхнулся сквозь зубы — до отправки поезда оставалось не более пары минут. Одиннадцатый вагон, как назло, оказался в самом конце.

Миша заметил, что проводница собирается закрыть дверь, и ускорился, на бегу лавируя между покидающими платформу пассажирами. Врываясь в двери, едва не сбил женщину с ног, и та ахнула.

— Простите, простите, я запутался, на какой путь надо, ну и опоздал… Вот билет, вот паспорт!

— Молодой человек, что же вы…

— Простите.

Проводница пару раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и взяла протянутые документы. Сверила данные по терминалу, отметила у себя и махнула в сторону:

— Тридцать пятое место у вас. Бельё брать будете? Двести девять рублей с полотенцем.

Миша оплатил постельные принадлежности, выслушал обещание проводницы принести их через полчаса и, стянув с плеч объёмный рюкзак, побрёл по вагону.

Поезд тронулся. За окном замелькали серые многоэтажки, быстро сменяющиеся на разноцветные дачные дома.

Нужное место оказалось нижним в открытом купе, но Миша засомневался, что действительно его займёт, как только увидел попутчиков.

Купе пришлось делить с высокой миловидной девушкой, тремя детьми и женщиной в халате — видимо, бабушкой семейства. Женщина сразу развила бурную деятельность: выставила жареную курицу и судочек с варёным картофелем, затем разложила огурцы, присыпанные крупной солью, десяток яиц, нарезанный батон и кулёк с конфетами, заняв весь стол. Дети — мальчик лет трёх и две девочки-близняшки постарше — дрались, пытаясь выхватить друг у друга одноухого плюшевого зайца.

— Здрасьте. — Миша замялся и скинул рюкзак на пол. — А у меня это… Тридцать пятое.

Женщина, успевшая занять полку, недовольно протянула:

— Мальчик, ты бы ещё к ночи пришёл. Жди теперь. Видишь же, что тут сейчас занято. У нас дети.

— Так я…

— Жди. Мы вещи достанем, пообедаем, а потом уже зайдёшь. Тут и так тесно.

— Мам, перестань! Молодой человек тоже, может, хочет поесть, — подала голос девушка, отнимая несчастного зайца, и прикрикнула на детей: — А ну хватит! Что вы, как дикие, одну игрушку поделить не можете! Сейчас вещи разберём, и я достану планшет, будете мультики смотреть. Так, угомонились! Ну куда ты в обуви полез, дай сниму! Оля, Настя, посидите спокойно!

Женщина в халате разворошила пакет с бельём и принялась деловито закреплять простыню между полками.

— Нам надо переодеться. Выйди-ка. И вообще, давай ты верхнее займёшь, а то нам лезть неудобно.

— Хорошо, но можно хоть…

Ответом было решительное задёргивание простыни, отрезающее Мишу от купе.

— Мам, ну что ты…!

Миша слышал, как женщины вполголоса переругиваются, но слов разобрать не смог из-за визгов детей. Вздохнув, он огляделся, пытаясь отыскать, куда присесть на время ожидания.

Напротив, на нижнем боковом месте, за столиком сидела старушка, уставившаяся невидящим взглядом в окно. На вид ей было лет восемьдесят, а то и больше. Маленькая, сухонькая, с голубоватой кожей из-за проступающих венок. Редкие белые волосы, торчащие во все стороны, делали старушку похожей на одуванчик. Из-под платья торчали худые колени, обмотанные эластичными бинтами.

Миша тихонько кашлянул, привлекая внимание незнакомки, и указал на соседнее сиденье:

— Присяду, если вы не против? А тот тут… — он красноречиво скосил глаза на простыню.

Старушка отреагировала не сразу. Обернувшись, скользнула по Мише удивлённым взглядом и медленно кивнула.

Миша юркнул за столик.

— Первый раз на поезде еду, представляете? Да и вообще никогда никуда не ездил. Даже на автобусе. Нет, ну, в соседний район только, а вот в другой город — никогда. Меня Мишей зовут. Михаилом, — торопливо исправился он и улыбнулся. — Муж сестры говорит, надо всегда полным именем представляться, как взрослый.

Старушка помолчала, словно раздумывая, стоит ли начинать беседу.

— Алевтина Игоревна. — Голос у неё был тихий и сиплый, с лёгким дребезжанием в старых связках.

— Очень приятно! Вы простите, что я тут так к вам пристал. Честное слово, ненадолго! Вот переоденутся попутчицы мои, тогда и…

— Вы не мешаете, — прошелестела Алевтина Игоревна.

Миша почувствовал себя неуютно. Чтобы отвлечься, достал из рюкзака походный набор посуды и спросил:

— Алевтина Игоревна, простите, а не знаете, чаю тут где раздобыть можно? — он потряс кружкой. — С утра не ел ничего, вот, хоть так…

— В начале вагона.

— Ага, понял. Спасибо. А хотите, я вам тоже налью?

— Мне? — Старушка сцепила узловатые пальцы вместе. — Мне чай?

— Ага. У вас кружка есть?

— Кружка?

— Да, кружка, кружка. Ну, или стакан, может?

— У меня?

Миша терпеливо вздохнул. Алевтина Игоревна не походила на сумасшедшую, но точно нуждалась в опеке. Сопровождающих с ней не было — полка наверху пустовала, и Миша решил делать вид, что всё нормально, чтобы ненароком не обидеть женщину. Или не спровоцировать.

— Ничего, у меня ещё есть. — В доказательство слов парень продемонстрировал маленький походный стакан. — Как знал, когда вещи собирал! Вам с сахаром?

Он ожидал, что Алевтина снова переспросит, но старушка, подумав, внезапно кивнула:

— Две ложечки. Спасибо.

Миша с готовностью бросился по коридорчику, пошатываясь от движения поезда. Большой нагреватель, похожий на самовар, он нашёл напротив купе проводницы, и постучал в дверь.

Выглянувшая проводница возмутилась:

— Не прошло полчаса ещё! Что ж вы так торопитесь, спать ложиться собрались, что ли?

— Да я не за этим. Чай у вас можно купить?

— Можно. Сколько надо?

— Два пакетика. А печенье какое-нибудь есть?

— Двести пятьдесят «Юбилейное».

Миша мысленно пересчитал деньги в кошельке. Стоило экономить — неизвестно, удастся ли сразу по приезде найти работу. Но голодать не хотелось, как не хотелось и