— Так идите! В Екатеринбурге колледж есть. Напомнить вам, когда на станцию прибудем?

— Не надо, мы дальше не поедем.

— Кто «мы»?

Миша не ответил. Затянув лямки рюкзака, подхватил Алевтину Игоревну на руки. Та ахнула, крепко вцепляясь в рукава, словно боялась, что упадёт. Осторожно переступая со ступеньки на ступеньку, Миша спустился на платформу.

Проводница осуждающе покачала головой и захлопнула дверь. Поезд зашумел, зафыркал и покатился по рельсам, медленно набирая скорость.

В воздухе мелькали мотыльки. По асфальту клубился тополиный пух, застревая в выбоинах. Пахло машинным маслом, сиренью и зноем летней ночи.

Миша весело посмотрел на прижимающуюся к нему Алевтину Игоревну:

— Вот и прибыли! А говорите «никогда». Всё «никогда» когда-нибудь заканчивается.

На секунду показалось, что старушка побледнела. Миша присмотрелся и едва не вскрикнул: её тело постепенно становилось прозрачным, и сквозь него просвечивались уходящие вдаль рельсы.

Алевтина Игоревна невесомо дотронулась до щеки Миши.

— Спасибо. Я уже и забыла, каково это — смотреть на небо не через стекло. Я ведь не соврала, когда сказала, что у самой не получилось. Пыталась, но ноги совсем не слушались. Упала со ступеней, разбилась. А глаза открыла — опять оказалась в поезде. Никто не мог помочь. Или не хотел. С тех пор каталась туда-сюда, навечно привязанная к месту — только беседы вести с попутчиками и оставалось. С теми, кто сам желал сесть, а не по билету место досталось, — лишь они меня могли увидеть. Не зря. Нашёлся ведь один, кто захотел, — ты. И теперь я свободна.

Когда она договорила, Миша уже не плакал. Слёзы высыхали на лице, неприятно холодя кожу, но на душе было спокойно.

— Простите, что я… Что мы все… Что вы так долго ждали.

— Ничего. Каждый человек в нашей жизни появляется не просто так. Он приходит в нужный момент и оставляет след. Просто нужно решить — стоит ли идти по этому следу или нет.

Она улыбнулась — искренне, тепло, — и тело её рассыпалось на мириады маленьких белых звёздочек. Миша поймал одну раскрытой ладонью и поднёс к глазам. Звёздочка оказалась пушинкой одуванчика. Семянкой, направляющейся к новому дому. Мгновение — и все они взмыли в тёмное небо, подхваченные ветром.

Миша знал, что тоже найдёт своё место, но сначала стоило принять первое взвешенное решение. И этим решением стало желание отучиться в железнодорожном колледже, чтобы в будущем никто, оставшись в одиночестве в поезде, не побоялся сделать шаг.

Барбариски

Маленькая сухонькая старушка еле слышно вздохнула и, приоткрыв застиранную, некогда зелёную тряпичную сумку, достала единственную сосиску. Дрожащими пальцами она надорвала целлофан, шутливо ругаясь на крутящегося у ног серого котёнка, и разломала сосиску на части:

— Кушай, кушай, маленький. Ох и рассердится Петенька, да что поделать… У тебя-то пенсии нет, чтоб покушать себе купить.

Посидев ещё немного, старушка погладила мурчащего котёнка, а затем с трудом встала и, прихрамывая, побрела по аллее. Следы почти сразу заметало искрящимся в свете фонарей снегом, но женщина упорно шла вперёд, пряча лицо в воротник старого пальто. Колючий зелёный шарф — конечно же, подходящий под сумку старой леди, — прикрывал шею, но совсем не грел.

Женщина приостановилась на минутку и подышала на ладони. Зима в этом году выдалась суровая. Ледяные ветры пронизывали насквозь, а мороз щипал щёки и покрывал инеем ресницы.

Дойдя до высокого металлического забора, старушка обогнула его угол и радостно улыбнулась. В стоящем поодаль одноэтажном здании мигал свет — это означало, что Михалыч не спит. Смотрит новости. Или футбол. А может, смешной новогодний фильм, как тот, про мальчика, который остался дома один.

Она постучала в покрытое ледяными узорами окно согнутым указательным пальцем.

Раздался грохот и кто-то ахнул:

— Вот же….! Кружку уронил, тьфу! Кого там ещё… — В окне показалось круглое лицо сторожа. — Светлана! Ты чего тут делаешь? — Мужчина скрылся из виду и тут же распахнул дверь. — Заходи скорее, вся в снегу!

— Нет-нет, Николай Михалыч, не надо, — старушка мотнула головой и зябко поёжилась.

Николай, потушив о перила папиросу, швырнул её в стоящую рядом урну и замахал руками, разгоняя дым.

— А-а-а… Ты ополоумела, мать? Метель какая! — он показал на небо и погрозил старушке пальцем. — Нет уж, не пущу.

— Коленька, — взмолилась Светлана и потрясла сумкой. — Годовщина же. Не могу. Как он там без меня…

Сторож колебался. В такую погоду отпускать женщину одну было сродни убийству, но спорить с ней — себе дороже. Упёртая, всё равно пойдёт к своему Петеньке.

Подумав с минуту-другую, мужчина снова оглядел трясущуюся от холода старушку и обречённо вздохнул:

— Тьфу! Иди, только быстро! Пять минут, не больше! И сразу обратно, пока не окоченела совсем. Я пока чайник поставлю.

В подтверждении своих слов Николай схватил пузатый чайник, разрисованный изумрудными листьями клёна, и водрузил на горелку.

Поклонившись, старушка одними губами поблагодарила сторожа и поспешила, насколько могла, к знакомому месту. В темноте ночи все ограды казались одинаково безликими, а одинокие фонари скорее мешали, совсем не освещая дорогу, но женщина даже с закрытыми глазами знала, куда идти. Налево, прямо через две, снова налево, за маленькой берёзкой вбок и…

Приоткрыв скрипучую дверцу, Светлана зашла к мужу. Бережно смахнув с мраморного памятника снег, старушка села на деревянную скамеечку напротив. С памятника на неё смотрело улыбчивое лицо симпатичного молодого мужчины.

— Вот и юбилей, Петенька, — шепнула женщина и украдкой вытерла слёзы, стесняясь их. — Пятьдесят лет прошло, как мы расстались. А я всё ждала и ждала, когда ты войдёшь в кухню и заваришь мой любимый чай. Выложишь на стол кулёк «Барбарисок», подмигнёшь и протянешь сложенный из бумаги цветочек. А я сяду напротив, затаю дыхание и буду слушать рассказы о море, и о волнах, и о солёном ветре. Как вы с командой пережидали шторм, как любовались исполинских размеров китом, как кормили кричавших в вышине чаек… А ты так и не пришёл на нашу первую годовщину свадьбы. Только письмо от тебя доставили. То самое, где ты обещал вернуться. Оно, знаешь, как пахло? «Барбарисками». Я словно наяву увидела: чуть склонил голову вправо, потому что шея болит, и выводишь на бумаге буквы, а рядом — горка фантиков… Я тебе их принесла сегодня. Петенька, ты не ругайся, что я сегодня котика покормила. Знаю, знаю, что у самой еды не осталось. Но он такой маленький был, такой несчастный! Помнишь, мы с тобой думали, что у соседей котёнка возьмём, как ребёночек появится? Чтоб росли