вместе, играли, чтоб малыш привыкал о животных заботиться, любить их… Не получилось. — Она чуть помолчала, с любовью разглядывая фотографию, и виновато вздохнула. — Ты прости, что редко к тебе уже прихожу — ноги не те. Вчера, к примеру, хотела зайти к Лене. Ты не знаешь её, но она хорошая женщина — отдала мне плед красивый, салатовый…

Светлана говорила, и говорила, и говорила… Казалось, что мужчина на фотографии иногда качал головой в такт словам, соглашаясь, или сердито хмурился, или посмеивался. И прикрыл глаза, как и его жена, ожидающая с ним встречи уже пятьдесят лет.

* * *

Сторож подумал, что Светлана не захотела заходить к нему на чай и даже слегка обиделся. Он для уверенности выглянул из сторожки, но никого не увидел и, расстроившись, отправился пить чай в одиночестве. Старушка ему нравилась. С добрыми грустными глазами и мягкой улыбкой. Всегда угощала «Барбариской». Говорила, очень муж их любил.

Потому нашёл Николай её только утром, когда делал обход. А она сидела на скамеечке, вся засыпанная снегом, и сжимала в руках свою старую зелёную сумку — последний подарок мужа, — и, казалось, просто спала.

Николай перекрестился, но на душе у него было светло: Светлана улыбалась. Хоть её глаз не было видно, сторож знал — в этот раз они не были грустными.

Хранитель года

Митька, стуча зубами от холода, потуже затянул пояс на шубейке и вытер нос рукавом. Шёл пятый час его поисков, но удача, словно журавлик в небе, никак не хотела попадаться. Митьку всё это злило: трескучий мороз, снег, доходивший до пояса, обязательное исполнение традиций деревни.

А особенно злили насмешки старшего брата Феди. Тот, ожидая, когда Митька выйдет за дверь, громко посочувствовал матери:

— Эх, ма, не видать нам Митьки до утра, это как пить дать. Куда уж ему, раз даже Ванька семилетний смог на пол повалить. Так что, главная наша задача теперь — малых вырастить. Глядишь, они поумнее да половчее будут, чем их братец. Смогут позор с семьи нашей снять через пару лет.

«Я об ведро споткнулся, и сам упал, а не Ванька меня…!», — хотел крикнуть Митька, но его взяла такая злость, что горло сжало в тиски. Он молча пнул злополучное ведро на крыльце и направился в сторону амбара.

После амбара был овин, после овина — два заброшенных соседских дома, потом подпол одинокой бабы Маши, которую дети забрали на праздник в город, затем старая мельница. Отчаявшись, Митька добрался до поля и принялся ворошить рыхлый снег, громко при этом ругаясь. На морозе слёзы у него застывали на щеках, от чего рассматривать снег уже приходилось с трудом, особенно в такую темень. Началась метель: ветер-буян бил Митьку со всех сторон, прогоняя с открытого места в лес.

Митька, прикрыв лицо от снега, прошёл меж деревьев и, наощупь отыскав ствол потолще, присел. Сколько прошло времени, он не знал, но когда открыл опухшие от ветра и слёз глаза, метель закончилась и небо стало ясным. Лишь редкие снежинки, сумевшие пролететь сквозь кроны деревьев, мягко опускались на плечи мальчика. А посреди поляны, находящейся чуть левее от места, где сидел Митька, стояла сухонькая старушка. Лунный свет, падающий на поляну, придавал незнакомке зловещие очертания.

Мальчик испугался: «Кто ж в такой час может по лесу шастать? Все деревенские давнёхонько за огромный праздничный стол уселись, и небось уже гуся дожёвывают». От этих мыслей повело в животе, и тот громко заурчал.

Старушка ласково улыбнулась, поправляя сползшую с головы шаль:

— Ты чего тут сидишь, внучок, почему не празднуешь Новый год? Мамка тебя уже, поди, заждалась, все глаза выплакала — куда сын пропал.

— Не выплакала, — буркнул Митька, поднимаясь на онемевшие ноги, и сломал у дерева тонкую ветку. — Задание у меня, будто бы сами не знаете.

Он начал смело продвигаться к старушке, показывая всем видом, что уже вырос, попутно взбивая веткой снег. Старушка, вблизи казавшаяся не такой страшной, покачала головой:

— Моё дело — валежник собирать да лес слушать. Не знаю я, о чём речи ведёшь, но дело, видно, недоброе, раз дитя малое в лес послали. Или ты вёл себя плохо?

Митька разом вспыхнул и закричал не своим голосом:

— Ничего не малое, мне почти двенадцать! И вёл я себя хорошо, очень! Иначе б меня не отправили сегодня!

Старушка внимательно посмотрела на него, и выудила из мешка на поясе свёрток:

— На, поешь хоть, у тебя от голода скоро мыши в животе заведутся.

При упоминании мышей Митька снова чуть не заплакал: скоро рассвет, придётся возвращаться домой с пустыми руками.

Он представил, как огорчится мать, как засмеёт Федька, как начнут осуждать соседи: «Вон, мол, видать, кровь проклятая в мужском роду, одному старшему повезло». Митька с горечью глянул на старушку, но свёрток взял. Внутри оказался ломоть хлеба и небольшой кусочек сыра.

— Ешь, внучок, да рассказывай, что за беда приключилась. — Старушка опёрлась на длинную палку, которую Митька раньше не замечал.

Жадно откусив от хлеба, мальчик с трудом прожевал и вздохнул:

— Вы не здешняя, кажись, потому как здешние все знают: только наступит первый год твоего зверя-Хранителя, до рассвета надо найти этого самого зверя. Тогда и урожай будет, и сам год удастся. И на дело три раза отводится. В двенадцать, как мне сейчас, — первый, опосля второй, через круг, ну, и последний перед старостью, пока тридцать седьмой год не пойдёт. Примета такая у деревни нашей, ещё от прапрапрадедов досталась. Мамка меня выносила, когда Мышь правила, вот и ищу их уже который час. А они, пройды, попрятались, как от прокажённого! Чуют, видимо, что их год начался, и силы копят в норках своих! — он резко замолчал, всем сердцем ненавидя мышей и прочих грызунов.

Пожилая женщина удивилась, выслушав объяснения Митьки, и снова неодобрительно покачала головой:

— Ох, чего только не выдумают, чтоб потешиться, богами поприкрываться, а детям потом в этом ворошись. Ну, а коли не нашёл своего зверя…?

Митька пожал плечами, хорохорясь, но горечь затопила его сполна и он всхлипнул:

— Выгонят из деревни и проклянут вовеки, как батьку моего. Он никак не мог найти Хранителя, всё мамку уговаривал семьёй уехать, да куда там! — мальчик махнул рукой. — Здесь и хата наша, и огород, и скотина вся. Не послушалась мама его, а теперь горюет — прогнали отца, он даже рождение младших не застал — Васьки и Ваньки. Двойняшки они у нас. — Митька немного помолчал