пятьдесят лет, и продают в магазинах, отказывающих сотрудникам в отпуске по болезни, материнских выплатах или пенсии. Горы крохотных неношеных одежек, обуви, нелюбимых игрушек, абсурдных и ненужных гаджетов, постепенно накрывающих земную кору ковром ядовитого мусора, – с какой стороны ни смотри, они ужасают. Шопингом мы загоняем себя в гуманитарный кризис, тратя конечные и драгоценные природные ресурсы – нефть, лес, уголь и газ – на массовое производство никому не нужных вещей, которые никто не ценит и никогда не вспомнит.

Разумеется, я бы ни за что на свете не стала прибегать к старому аргументу: «Если сто лет назад без этого обходились, то и мы обойдемся». Сто лет назад тысячи младенцев – и матерей – безвременно гибли из-за отсутствия необходимых приборов, инструментов, лекарств и знаний. Но самораскачивающиеся детские гамаки «на электрическом ходу»?! Одноразовые прокладки для груди? Электрические подогреватели для влажных салфеток? Одноразовые ложки? Это нам совершенно точно не нужно, и мы должны перестать это покупать. Пожалуйста!

Помимо проблемы экологической и гуманитарной катастрофы, к которой нас толкает капитализм, в покупке вещей для еще не рожденного младенца есть нечто такое, что вызывает у меня тревогу. Бабушка моего бойфренда, ирландка-католичка, ни за что в жизни ничего не купит ни одному младенцу, пока он в утробе, и я ее за это обожаю. За свои восемьдесят один год она повидала достаточно несчастных случаев, трагедий и скорби, чтобы понимать: считать детей до того, как они появились на свет, рискованно и, вероятно, неумно. Через много месяцев после того случая с пикником и шприцем в траве, уже забеременев, я дико боялась выкидыша, мертворождения, младенческой смертности. Еще бы не бояться! Это перспективы настолько печальные, несправедливые и непредсказуемые, что я до сих пор чувствую себя недостаточно сведущей в данном вопросе, чтобы говорить о нем сколько-нибудь подробно. Почти каждый день меня преследовало видение: я приезжаю домой из больницы с разбитым сердцем, с совершенно изменившимся телом, и нахожу дом, полный детских одежек, пустую люльку, ни разу не бывавшую на улице коляску, стерилизованные бутылочки, плюшевых мишек, невскрытые коробки с пеленками, одеяльцами, обоями, мобилями… Глубокое, болезненное ощущение утраты, вызванное зрелищем такого изобилия вещей при отсутствии жизни, способной их оживить, было бы нестерпимым. И поэтому из страха, равно как и по зрелом размышлении, я решила ничего не покупать, не «обмывать» с подругами нерожденного ребенка, постараться избежать хотя бы одного конкретного элемента потенциальной боли. Это придало мне решимости убрать фокус с предродового шопинга и перенести его на заботу о женщинах, какой бы их беременность ни была и чем бы она ни кончилась.

Беби-шауэр кажется мне специально придуманным, чтобы внушать каждой некую идеализированную и вездесущую версию будущего – и, делая это, вызывать состояние паники, саморефлексии и неловкости у тех, кто в это будущее еще не попал. Может быть, у тебя есть ребенок, и напоминание о первых недолгих драгоценных месяцах заставляет томительно жаждать еще одного малыша, которого ты не можешь себе позволить, о котором не сможешь заботиться, но все равно хочешь. Может, ты одиночка, всегда хотела и хочешь детей, но не имеешь возможности забеременеть, и поэтому сидение на солнышке рядом с горой старательно распакованных пеленок, рядом с женщиной, которая познакомила тебя с твоим бывшим, вызывает ощущение, что шансы на счастье ты почти упустила. Может быть, ты всю жизнь знала, что у тебя есть физическое или психическое заболевание, препятствующее рождению детей, даже если хочется. Может, у тебя только появился новый партнер, ты витаешь в облаках эйфории и любви, этим утром дважды занималась сексом и до сих пор чувствуешь отпечатки его большого пальца на ягодицах, и идея ребенка кажется тебе не более чем гигантской обузой. Или вы с партнером вместе уже два года, ты испытываешь влечение к другим, никогда не разговаривала с ним о детях, не особо любишь его родителей и не хочешь съезжаться, поскольку на самом деле предпочитаешь компанию соседки по квартире. Поэтому каждый месяц скрещиваешь пальцы, молясь, чтобы не забеременеть. Может, ты громко и весело говоришь людям, что терпеть не можешь «сопливых детишек», но вспоминаешь с тоской и болью аборт в семнадцать, о котором не могла рассказать родителям и который помешал тебе в то лето сдавать экзамены. Может, у тебя задержка, и ты слишком боишься делать тест на беременность: вдруг окажется положительным и придется бросить курить, пить и есть суши? Может, пытаешься забеременеть вот уже три года, сто раз сдала анализы, и врачи не нашли ни единой биологической причины, по которой ты не смогла бы зачать. Каждое утро измеряешь температуру, отслеживаешь овуляцию по календарю на холодильнике и любишь партнера чуточку меньше каждый раз, когда он улыбается и говорит: «Ну что ж, зато попытка была приятной!» Может, после этого беби-шауэра ты поедешь домой и выпьешь пинту вина, танцуя по кухне под Робин[30]. Может, не поедешь домой и проснешься в постели с человеком, пахнущим персиковой мякотью и потом.

Для женщин, посещающих беби-шауэры, – а если исходить из моего опыта, они посещаются преимущественно женщинами, даже в большей степени, чем девичники, он становится своего рода маленьким судным днем, заставляя подводить итоги собственной жизни, окидывать взглядом ландшафт круга общения и проверять, как они в него вписываются.

После того беби-шауэра с помидорками «черри» и шприцем в траве, помнится, я лежала в кабинете психотерапевта и, подвывая, рассказывала об этом странном ритуале, который, кажется, специально придуман, чтобы заставить меня ощущать себя неудачницей, аутсайдером, диссиденткой. Как мы к этому пришли? Что, рожавших и бездетных способна сделать чужими друг другу упаковка крема для сосков? Почему я должна тратить деньги на жизненный выбор другой женщины? Почему ее так надо материально поощрять, вознаграждать за ее фертильность? Почему мы осыпаем градом вещей то, что еще не вдохнуло воздуха и не попробовало на вкус воду?

И самое главное, почему мне хочется кричать при виде другой женщины, становящейся матерью?

Как обычно, психотерапевт несколько минут сидел молча, пока я изливала мутный поток зависти, сожалений, риторики феминисток второй волны, гнева и жалости к себе. Наконец, после большого количества мягких вопросов, проницательных повторений и перефразирования моих слов он объяснил: конечно, главную идею составляет гомогенность. Разве не для того общество создало эти ритуалы – свадьбы, беби-шауэры, крещения, – чтобы заставить нас действовать коллективно, как единый организм? Если существует некая кодифицированная практика, касающаяся рождения (вручение подарков, написание открыток, приготовление тостов, вязание одеялец), то она заставляет остальных реагировать и вносить оживление в собственную жизнь.