— Что-то вроде коллекционирования действующихлиц, — сказала она и назвала один научно-фантастический бренд, с которымвышло четыре фильма (явный перебор).

Сгорая от стыда, я включил ноутбук.

Первым делом мы поискали в «Гугл» имя Мвади Уикерсхэм иполучили отказ. Никаких однофамильцев, ни даже запроса «А может быть, вы имелив виду…» Совсем ничего.

Если не срабатывает «Гугл», от этого колбасит. Так же каккогда моя тетя Мэйси из Миннесоты перестает непрерывно болтать, становитсяясно, что назревает фигня.

Зато Футура Гарамонд засветился по всей Сети.

Правда, первый поиск отправил нас прямиком в библиотекушрифтов — как оказалось, и «Футура», и «Гарамонд» — это названия классическихтипографских шрифтов. Пришлось добавить еще пару позиций («дизайнер»,«Городские коньки»), чтобы найти человека с таким именем и установить, что вкачестве молодого дизайнера он создавал гарнитуры для журналов по серфингу искейтбордингу, потом перешел к дизайну конвертов для компакт-дисков с текстамипесен, занялся ребрендингом известного музыкального журнала, а то и двух и, какнеизбежность, перешел на работу в компанию сетевого дизайна, которая должнабыла взорваться как раз после наступления нового века.

— Улавливаешь тренд? — спросила Джен, когда янаклонился через ее плечо, мое чтение замедлилось из-за нового малиновогозапаха от ее волос.

— Гм, вроде.

Футуру увольняли с каждой работы, которую ему удавалосьполучить, главным образом за то, что он делал тексты нечитабельными. Егофирменным знаком были радикальные идеи типа: дизайн из двух колонок, прикотором вы на самом деле не читаете эти колонки, а пробегаете их по диагонали,что превращает их в хаотичные блоки слов, которые, ударяя вам в лицо, порождаютпульсирующую головную боль, сродни мельтешению на экране красных и синихвспышек — типографский эквивалент эффекта пака-пака. Эта маленькая хитрость —не единственное преступление, которое он совершил против читабельности, ноименно оно прямо указало на его желание перепрограммировать мозги тех, ктослучайно оказался причастным к его работе.

— Ох! — простонал я, просмотрев макеты несколькихжурнальных страниц, созданных в стиле а-ля Гарамонд.

— А мне, в общем, это нравится, — сказала Джен.

— Но ведь бьет по глазам. И по голове.

— Да, но в хорошем смысле. Я могу понять, почему егопродолжали брать на работу.

И то верно, Футура никогда не голодал. Он отточил своеискусство увольняться со скандалом, непременно привлекая внимание следующегоработодателя. Всегда получалось так, что бывшие боссы, старавшиеся обуздать еготаланты, приобретали репутацию закоснелых ретроградов, а их конкуренты охотнонанимали его, желая выглядеть продвинутыми и попасть в струю. Другое дело, чтосо временем, несмотря на приобретенный радикальный имидж, они тоже оказывалисьперед необходимостью увольнения Футуры. Обычно это происходило, когда их журналстановился нечитабельным.

— У этого парня длинный список врагов, — заметилаДжен.

— Точно, и целей, по которым ему хочется нанестиответный удар, уйма… в общем, против тех, за кем охотится «антиклиент».

— Но пока я не вижу здесь связи с «Хой Аристой», —сказала она.

Я взял журнал с прикроватного столика и просмотрел несколькопервых страниц.

— Имени Футура здесь нигде нет.

— Кто владеет журналом?

Я назвал одну гигантскую медиакорпорацию, известную своимбезжалостным стремлением прибирать к рукам средства массовой информации,включая десятки журналов и один канал псевдоновостей.

— Ничего себе, — сказала Джен, щурясь на экранпосле очередного поиска в «Гугл». — Футуру увольняли как минимум четыреразные компании, которыми владеют эти ребята.

— Итак, мы нашли мотив.

— Проверь еще это: пару лет тому назад он решил броситьстезю наемного работника и посвятить себя собственным интересам. Хотелось бызнать, что это за интересы такие?

Я снова посмотрел через плечо Джен и прочитал о том, чтобурная карьера Футуры Гарамонда пришла наконец к спокойному завершению вмаленькой дизайнерской фирме под оригинальным названием «Оперативная рекламка»,в которой он был единственным владельцем и боссом. Увольняемый стал увольнителем.

— Выясни адрес, — сказала Джен.

— Один секунд.

Офис «Оперативной рекламки» находился в нижней частиТрайбека, примерно в трех кварталах от заброшенного дома, где исчезла Мэнди.

Я подметил отблеск улыбки Джен в отражении экрана.

— Мотив и средство исполнения, — подвела итог она.

— Это район крем-брюле.

— То есть?

— Моя сестра называет районы города по главнымдесертам, которые там подают. Мы находимся к западу от мороженого зеленого чаяи к югу от тирамису.

И это действительно так: первым ресторанчиком, которыйпопался нам по дороге, было крохотное бистро, втиснутое между художественнойгалереей и автомастерской. Посмотрев меню, мы увидели, что там подаюткрем-брюле — маленькую мисочку заварного крема, верхний слой которого подплыл ипотемнел, как от паяльной лампы. Пиромания нередко подталкивает к инновациям.

— Как поживает сестра?

— После того как платье было осмотрено и выяснилось,что на нем нет дырок и пятен, уже так не злится.

Я, наверное, вздрогнул.

— Ох, прости, Хантер, я и забыла о твоем пиджаке.

Она заставила меня остановиться.

— Послушай, раз уж вся эта идея с переодеванием быламоей, я, пожалуй, должна разделить с тобой половину ответственности за ущерб.

— Тебе не обязательно делать Это, Джен.

— Ты не можешь мне помешать.

Я рассмеялся.

— Вообще-то могу. Как ты собираешься поступить: связатьменя и оплатить мой счет по кредитке?

— Только половину.

— Все же это пятьсот баксов. — Я покачалголовой. — Забудь об этом. Я просто сделаю в погашение кредита минимальныйвзнос, а там видно будет. Зато у меня усиливается стимул отыскать Мэнди. Яслышал, что, когда люди ей помогают, она не остается в долгу и дает им большеработы.

— Ладно, — вздохнула Джен, — все равно у менянет этих денег. Пока не оплачу телефон Эмили и кабель. Но я посмотрю, что можносделать с этим пиджаком.

— А по-моему, он скончался.

— Нет, я думаю сделать с ним кое-что интересное. Ты быхотел получить что-то совсем другое? Авторскую работу Джен?

Я улыбнулся и взял ее за руку.