разноцветных фиалок. Нежно-розовые, голубые, белые тона переплетались в причудливую волну из нежных цветов. Удивленная, Фелицата Андреевна отступила внутрь квартиры.

Букет покачнулся, открывая невысокого человека, одетого в скромный серый костюм. Его лицо показалось Фелицате Андреевне смутно знакомым. Кажется, она видела этого человека около Таниного бутика… И еще где-то… Где-то там, в размытой дождями петербургской дымке.

Пытаясь вспомнить, она непроизвольно коснулась лба, легко скользнув пальцами по коже:

– Пожалуйста проходите. Вы, наверно, к Тане?

Петр Евграфович с робостью улыбнулся и по-русски сказал:

– К вам, Фелицата Андреевна. Пришел поздравить вас с Великой Победой.

Прага, 1945 год

С Вышеградского холма лежащая внизу Прага казалась миражом, настолько сказочно выглядели игрушечно-красные крыши зданий и темные готические шпили соборов. Пронизанный шпилями, густой майский воздух стекал вниз, к Влтаве, которая лениво искрилась глубинными блестками, как будто по песчаному дну скользили мириады юрких рыбешек.

Юрий откинулся спиной на скамейку и с опаской скосил глаза в сторону госпитального корпуса. Повернуть голову мешала тугая повязка, придававшая ему вид египетской мумии: две дырки для глаз, дырка для рта и дырка для носа.

Обгоревшее лицо болело так, что хоть кричи.

Сейчас придут медсестра или врач и начнут ругать, что он нарушает режим и что больным с высокой температурой надо лежать, а не шастать по больничному парку, и вообще у него завтра операция, которая неизвестно еще чем закончится.

А что делать, если на воздухе лучше, чем в больничной палате, насквозь пропитанной запахом махорки и кровавых бинтов?

Превозмогая боль, Юрий достал карандаш и написал на конверте Танин адрес – он помнил его наизусть. Буквы вышли кривыми, словно писал безграмотный или пьяный, но по-другому не получалось, потому что пальцы были разбиты в кровь и еще не зажили. В письме Юрий сообщил Тане, что остался жив, хотя и тяжело ранен, что любит ее и желает ей счастья в личной жизни и что не погибнуть в войне ему помогла память об их теперь уже далекой встрече.

Конверт принесла Алгбета, девушка из госпитальной обслуги, которая мыла полы в их палате. Она же опустит письмо в почтовый ящик. Алгбета утверждала, что почта работает и письмо непременно дойдет до адресата.

Алгбета объяснялась, мешая немецкие и чешские слова, но все же они нашли общий язык, потому что немецким Юрий владел вполне сносно, хотя, конечно, не так хорошо, как французским.

Согнув руку, он осторожно приложил ладонь к забинтованной щеке, стараясь хоть на время отвлечься, но получилось только хуже, потому что пульсирующая боль заполнила всю черепную коробку, отдаваясь в плечо и шею.

Его ранило в день Победы, когда их танк с ходу смял оборону немцев. Случилось это в предместье Праги, куда бригаду перебросили на помощь Пражскому восстанию.

Приказ заправиться горючим, пополнить боекомплект и ждать приказа был получен в ночь на пятое мая. На следующий день танковый корпус вышел к Эльбе, и только в ночь девятого мая среди столбов пыли промелькнул поворот на Прагу.

Фаустник выстрелил по колонне танков из руин старого монастыря. Прожигая броню, кумулятивная граната огненным вихрем ворвалась в машину. Брызги горячей стали ударили в лицо, убив на месте радиста-пулеметчика. Рыжим заревом огонь побежал к боеукладке и бакам с горючим. Резко и страшно вскрикнул и замолчал заряжающий. Если бы люк был закрыт, то огонь в несколько секунд выжрал бы все внутренности танка до черного, мазутного пепла. Юрий не помнил, какая сила вынесла его наверх. Очнулся, только когда сбросил на землю тяжелое тело сержанта Ефремова. Горелые волосы шевелил ветер. Рядом пылали танки, шел бой. Метнувшись на землю, Юрий выдернул из чьей-то мертвой руки пулемет и, не разбирая цели, палил в сторону развалин, пока в глазах не смешались земля и небо.

* * *

Положив письмо пана русского офицера в сумочку, Алгбета резво побежала по узкой улочке, круто спускавшейся к берегу Влтавы. На повороте она задержалась и вытянула ногу, чтобы полюбоваться на чудесные туфельки, которые мать разрешила надеть ради праздника Победы. Коричневые, с белыми кнопочками туфельки облегали ногу так ладно, что Алгбета чувствовала себя по меньшей мере герцогиней, если не сказать – принцессой. Хорошего настроения добавляла красная юбка с широкой зеленой полосой и симпатичная белая блузка на перламутровых пуговках.

Алгбете недавно исполнилось шестнадцать лет, и она была по уши влюблена в соседского Вацлава. Ах, Вацлав! Он участвовал в восстании против фашистов, и если бы не подоспели русские танки, то быть беде.

От мысли, что могло бы случиться с Вацлавом, если бы фашисты победили, у Алгбеты похолодело в груди. Она потрясла головой и улыбнулась: что толку думать о том, чего не произошло? Главное, что сейчас поганый Гитлер отравился, а Вацлав жив и здоров, и еще на улице стоит прекрасная погода и светит солнце.

И все это счастье чехам подарили те русские, что ворвались на танках в Прагу. От немолчного гула сотен моторов старая Прага очнулась и вздрогнула.

– Ура! Русские! Русские!

Ошалевшие от счастья горожане неслись на улицы, засыпая советские танки охапками весенних цветов. Хозяйки совали в руки солдатам снедь, бутыли домашнего вина, колбасы, булочки. Алгбетина мама ухитрилась стащить молодого солдатика с брони и расцеловать в обе щеки. У него было уставшее лицо с черными полосами копоти на лбу и красные глаза, слезящиеся то ли от пыли, то ли от радости.

Вблизи ратуши толпа народа подхватила на руки автомобиль с советским военачальником Коневым. Теперь его фамилию знает вся Прага. Смеясь, он выскочил на землю – обыкновенный человек, который смог подарить жизнь ее Вацлаву и многим тысячам чехов.

На своем недолгом веку Алгбета никогда не видела, чтобы Прага ликовала с таким упоением.

Желая угодить пану офицеру, Алгбета решила не опускать письмо в почтовый ящик, а отнести прямо в почтовое отделение. Правда, путь к офису лежал мимо руин разбомбленного особняка. Говорят, там вчера нашли убитого русского солдата, но если превозмочь страх и пробежать быстро-быстро, то ничего страшного не случится. В конце концов, комендатура обыскала все окрестности. Тут Алгбета вспомнила о подземных ходах княгини Либуше, о рыскающих по ночам недобитых фашистах и заколебалась: идти – не идти. Но Вацлав приглашал вечером пойти погулять на Карлов мост, а сейчас уже почти шесть часов и, значит, надо спешить.

Недобрые слухи об этом месте ходили еще до войны. Местные жители пугали, что ночью по особняку бродит дух хозяина, в Средневековье умершего от чумы, и душит крыс, которые занесли