Горло снова схватило спазмом. Одно лишь воспоминание о подсмотренном прошлом, в котором наши матери были живы и даже иногда слабо улыбались, рождало в душе такую свинцово-тягостную горечь, так бередило мои извечные печали, что я даже не сразу нашлась со словами. Отвернулась лицом к сушилке, чтобы скрыть от Лорин вновь выступившие слезы.

– Я видела наших мам. Свою и семьи Даркмун. Молодыми еще совсем. Во время войны с демоном на Земле.

Мой голос прозвучал непривычно глухо.

– Вот оно что, – понимающе кивнула моя питомица. – Снова видение?

– Угу, – буркнула я. – В озере. А потом я свалилась в воду, потому что сильно подалась вперед, сидя на выступе.

Раздался сигнал кристаллофона, и экран артефакта высветил имя Эмилии.

– Марьяна, я тут прилегла подремать у бабушки в гостях и увидела во сне тебя! – с ходу, без привычного приветствия воскликнула Эми. – А если быть точнее, я видела сон, будто ты попала в прошлое и увидела свою маму и маму Делайла. А потом к ним пришла старая провидица, и наверное, ты и так все знаешь, в том числе и о Пробуждающем.

– Знаю, – ответила я.

Где-то внутри меня захолодело. Все, что так или иначе касалось Адаила, неизменно вызывало у меня тревогу и страх.

– Я впервые слышу о Пробуждающем, – вновь заговорила Эмилия. – Иллинторн никогда о нем не рассказывал.

– Может быть, потому что сам не знал? – предположила я. – Мы ни в одном письменном источнике, посвященном борьбе Иллинторна с демоном, не встречали никаких упоминаний об этом Пробуждающем. Никто и никогда не слышал о нем.

– А он каждый раз служил ключом, что отпирает истинную память демона, – сделала вывод подруга. Теперь мы знаем, как Адаил вспоминал себя. Ему в этом помогали.

– И тогда выходит, что Пробуждающий тоже должен быть уничтожен. Может быть, раньше, чем демон, чтобы не позволить пробудить память Адаила, – озвучила я возникшую у меня мысль.

– Но в пророчестве о нем ничего не говорилось, – возразила Эмилия. – Говорится только о демоне, ты же сама это знаешь.

Я тяжело вздохнула. Мыслей в голове было столько, что она начинала кружиться. Безумная смесь эмоций разрывала меня изнутри, и мне казалось, что сейчас я просто разлечусь на осколки.

– А это, как говорится, сюрприз. И одним лишь Богам ведомо, сколько еще этих сюрпризов ждет нас, – произнесла я мрачно.

Возникшая пауза наливалась свинцом, грозя взорваться отчаянием. Новое знание сбило с ног, озадачило и изрядно напугало. Чего еще мы не ведаем? Что укрылось от зоркого взгляда Иллинторна? Чего нам ждать?

Мы еще немного поговорили с Эмилией, и она попрощалась. Не успела я положить кристаллофон на стол, как он вновь затрезвонил. На этот раз ко мне прорывалась Герда. Я приняла звонок и услышала ровно все то же, о чем говорила пять минут назад Эмилия. Мои подруги испытывали те же самые чувства, что и я, – потрясение, замешательство, тревогу и страх перед неизвестностью. Ведь раньше для нас абсолютным злом являлся Адаил, а теперь выясняется, что у него имеется помощник, которому предназначено пробуждать память демона в каждом из его воплощений. И если никто и никогда не видел и не запомнил Пробуждающего и о нем нет никаких сведений, значит, он пробуждал демона, оставаясь незаметным для всех, и больше никак себя не проявлял, и дальнейшая судьба Пробуждающего остается неизвестной.

– Мари, я понимаю, что ты потрясена, но тебя ждет Делайл, – напомнила мне Лорин.

Опомнившись от мрачных мыслей, я спохватилась и принялась торопливо расчесывать волосы, укладывая их в пучок. Чтобы не тратить время на шнуровку корсажа, выбрала платье без него – темно-изумрудного оттенка, с длинными рукавами, отделанное светлым кружевом.

За время моих сборов погода еще больше расстроилась. Порывы ветра срывали с деревьев листья, швыряя их в разные стороны, громовые раскаты то и дело оглашали округу, а темный беспокойный небосвод над бушующим морем то и дело вспарывали неровные стрелы молний. Небо вот-вот грозилось пролиться на землю дождем. Я ускорила шаг в сторону учебного корпуса, где находились рабочие кабинеты преподавателей и административное крыло. Все окна темнели, кроме одного – окна на втором этаже, там, где кабинет декана факультета огня. Сероглазого и темпераментного декана с пронзительным взглядом.

В светящемся окне возник знакомый мне силуэт с не менее знакомой большой кофейной чашкой, расписанной панорамой озера и леса, что простирался вдаль за нашими усадьбами в Риверэйне. Эту чашку Делайл получил от меня в подарок на Самайн еще семь лет назад. Тогда во время летних каникул я увлеклась росписью посуды и успела украсить пейзажами Восточной и Южной империй множество чашек, пиал, тарелок и даже две больших супницы. С тех пор мне редко удавалось посвятить этому занятию достаточно времени, но почти в каждой семье моих родных и близких имелся какой-либо предмет кухонной утвари, расписанный мной.

Я неотрывно смотрела на Делайла в окне, пока он так же неотрывно провожал внимательным взглядом меня. Наши глаза встретились, и меня вновь согрело уже ставшее привычным волнующее томление. Заполошное сердце разогнало по крови невыразимый трепет, и он заструился по венам. Я опустила глаза в землю, судорожно сжав пальцами подол платья. В душе царил беспощадный шторм, похлеще того, что сейчас неистовствовал в море. Меня разрывало на части от противоречивых эмоций. Мамино лицо из видения так и стояло перед глазами – задумчивое, решительное, настороженное. Судя по ее разговору с Эллой, тот полет их чуть не погубил. Зато погубил другой, спустя много лет, в уже совершенно мирной жизни.

В груди снова заныла тоска. Глубинная, неизбывная и, наверное, вечная. Пусть за все эти годы я и смирилась с гибелью родителей, но тосковать по ним не перестану никогда. Я уже поняла, что эта боль – навсегда. Просто иногда она как будто отпускает, но это лишь иллюзия. А потом непременно что-то напомнит тебе о том, кто однажды ушел за черту смерти, и та самая боль снова раскроет свои объятия.

К тоске о родителях примешивалось чувство страха перед всеми знамениями, что сыпались на нас в последнее время, будто из рога изобилия. Меня не покидало чувство, словно нас готовят свыше к чему-то очень важному, и об этом самом важном я даже думать боялась. От этого становилось по-настоящему страшно. Страшно до внутренней дрожи, до холодеющих пальцев и тяжкого вздоха.

Я снова возвела глаза к окну и опять попала в плен взгляда Делайла. В груди в который раз разлился жар, прогоняя неуютный холод, но