Да, ее телу была нужна пища. Но ей самой в тот момент необходимо было успокоиться. Дождаться звонка сестры или сержанта Палмер, которую Миллс попросил узнать, можно ли отследить номер. На службе Джаред нередко прибегал к такому в необходимых случаях, но, к сожалению, в большинстве ситуаций, особенно при отсутствии надлежащего ордера, это не помогало.

Миллс и сам уже потерял аппетит. Только поднялся, чтобы прибраться, как тихая вибрация рассекла воздух и сидевшая неподвижно Вивьен вздрогнула. Вынув из кармана телефон, Джаред всмотрелся в экран с безразличным выражением лица и опустился обратно на диван.

– Что-то важное?

– Ничего. Лайла спрашивает, известно ли что-то про Сару.

Вивьен не сдержала удивления. Он переписывается с Лайлой?

– И ты не ответишь? – поинтересовалась она, но тут же пожалела, когда в мыслях застучало:

«Не лезь в мою жизнь, Вивз! Общаюсь с кем хочу. Достала уже!»

– Позже. Сейчас все равно ничего толком не знаем, – отмахнулся Джаред.

– Игнорируешь девушку? Не очень-то вежливо, Миллс.

– Видимо, не такой уж я вежливый. – Его низкий голос звучал строго, однако карий взгляд был мягок, словно подтаявшая плитка черного шоколада, но Вивьен этого не заметила, мрачно опустив голову.

«Я никогда не был таким, каким ты хотела. Люди намного сложнее, чем тебе кажется! Хреновый из тебя психолог, Вивз».

Мерзкий голос, сдавливающий виски, был невыносим. Может, потому что в чем-то был прав? Но Вивьен не хотелось его принимать. Джаред не имел ничего общего с тем, кому принадлежали резкие слова. Он другой. С ним по-другому.

– Расскажи что-нибудь… – тихонько попросила она. Остро нуждалась в том, что отделит его от всех остальных.

– О чем ты? – слегка растерялся Миллс.

– Расскажи что-нибудь о себе. То, чего больше никто не знает.

Джаред не был скрытным человеком, но и не считал себя интересной личностью. Он не хранил где-то в отдельном уголке памяти запас захватывающих историй, которые можно рассказать в компании или при любом удобном случае. Миллс был скорее неплохим слушателем.

Потому просьба Вивьен ввела его в небольшой ступор. Она и так знала о нем больше, чем кто-либо из нынешнего окружения, состоящего из коллег и старых друзей, общение с которыми давно свелось к дежурным поздравлениям по праздникам и вылазкам в паб раз в полгода, когда тем удавалось на вечер выскользнуть из-под семейных обязанностей.

Но Джаред понимал ее просьбу. Знал, каким нервным могло быть ожидание и как помогает на что-то отвлечься. Задумчивое молчание затянулось, и Ви решила, что Миллс не услышал ее просьбу, но он наконец произнес:

– Ты спрашивала, почему я не люблю находиться в церкви.

Вспомнил то, чем не делился прежде ни с кем. Да никто и не интересовался. Годами ему удавалось многое зарывать в себе, пока не появилась Вивьен и не стала раскапывать его внутренний мир и заглядывать вглубь.

– Как ты поняла, у нас с отцом не было эмоциональной связи. Он не обращался с нами плохо, нет. Скорее, просто никак. Не учил меня кататься на велосипеде, не возил меня с собой на рыбалку и не показывал, как завязывать галстук. На самом деле он был больше копом, чем отцом. Даже в моей памяти остался в полицейской форме, а не в обычном виде…

Миллс запнулся, ощутив, как нежная ладонь накрыла его пальцы, нервно барабанящие по обивке дивана. Несмотря на дребезжащие изнутри нервы, он чувствовал жуткую слабость, которую с удовольствием променял бы на расслабленность от транквилизатора. Но пагубная тяга отступала под теплотой кожи Ви, и Джаред продолжал:

– Помимо работы отец был предан одному: приходу. Каждое воскресное утро мы втроем посещали церковь. Это было единственное время, что мы проводили вместе. Как семья. Только вот внимания отца я все равно не получал, даже когда сидел рядом на деревянной скамье. Он общался с другими прихожанами, с открытым ртом смотрел на пастора, а когда я пытался с ним поговорить и задавал вопросы, велел молчать и слушать мессу.

– Жесть… – прошептала Вивьен, оказываясь ближе. Переплетя их пальцы, она опустила голову ему на плечо.

– И в те моменты я ощущал себя таким… беспомощным. Я и был беспомощным. Как какой-то призрак из глупого фильма, который шумел и мельтешил перед людьми, но его просто-напросто не замечали. А во время месс это чувство в разы усиливалось. Отец был совсем рядом, но казался совершенно чужим. Знаешь, Ви… – рвано выдохнул Джаред, унимая горечь в груди, – так хотелось встать посреди церкви и закричать настолько громко, чтобы отец услышал. Чтобы наконец обратил внимание. Не на то, что происходило вокруг. А на то, что было прямо перед его носом. Меня просто трясло. Но я подавлял себя. Не выкидывал ничего подобного. Знал, что расстрою маму и таким способом точно не получу расположения отца. Прошли годы, пока я в конце концов не понял: я был ему просто не интересен.

– Это так несправедливо. И вы ушли от него?

Вивьен приподняла голову, не упустив, как дернулись желваки на мужской челюсти, а крепкие пальцы сжали ее ладонь до легкой боли.

– Нет. Родители были праведными католиками и не хотели разводиться. Они и не ругались. По крайней мере при мне. Дома было спокойно. Они относились друг к другу уважительно. Просто не думаю, что они действительно хотели семью и любили друг друга.

Последнее удивило Вивьен, потому что Джаред не казался сентиментальной натурой.

– Ты веришь в… – замялась на секунду, будто слово на «л» было ругательством, – любовь? Типа, раз и навсегда?

Он и сам призадумался, ведь прежде говорил то, что было на душе.

– Не знаю. Скорее нет, чем да. Семейные люди, которых я знаю, бо́льшую часть времени только и жалуются на своих супругов и детей. Многие не спешат возвращаться домой после работы. Для меня это, честно говоря, странно. Но вот еще страннее… самое близкое к любви, что я видел, было в Айдахо.

– В смысле?

– Помнишь то нашумевшее дело? Про беглого бандита? – В ответ Ви кивнула, и он продолжил: – Я не понимал этих двоих. Сначала решил, что это больная созависимость. Но чем дольше шло расследование, чем лучше узнавал каждого отдельно… Я уже не был так уверен. Мы часами могли сидеть в допросной, подозреваемый вел себя вызывающе, огрызался, пытался угрожать мне, – грустно усмехнулся Миллс. – Но как только речь заходила о девушке, он менялся. Даже когда пытался скрыть, я замечал реакции. Голос, мимика, поза. Даже когда он молчал, этот взгляд… выдавал его с потрохами. В нем было столько уязвимости, что мне становилось по-настоящему жаль этого парня, представляешь? Они пересеклись лишь