– Какая Инна? – пробормотала ошарашенно. – Я никакой Инны незнаю. Какие интриги? Как вы смеете говорить мне подобные вещи? По какому праву?

– По праву нашей с вами старинной дружбы, дорогая ЛидияНиколаевна, – приветливо проговорил Гаврилов, снимая очки и устало потираяпереносицу, на которой осталась красная бороздка. – Старинной, стало быть,дружбы, восходящей еще к энским временам.

– Да вы бредите! Какая дружба, какой… – Лидия хотела сказать«какой Энск», но словно онемела от резко ударившего воспоминания.

Эти серые, близко посаженные глаза… Этот нагловатый,затаенно-пугающий взгляд… Да нет, не может быть!

Или может?

Она невольно встала. Предупредительно поднялся и загадочныйпосетитель.

Кой черт загадочный! То-то ей вспомнился некий прием в домесормовского управляющего, то-то вспомнился Бориска! Ведь Бориска был всего лишьорудием в руках вот этого человека по имени…

– Андрей Дмитриевич? – сорвалось с губ Лидии. – ГосподинТуманцев?

– Туманский, с вашего позволения, – поправил Гаврилов,ничуть, впрочем, не обидевшись. – В самом деле, в те давние дни я предпочиталназываться именно так, хотя, как вы могли догадываться, ни имя это, ни фамилия,ни отчество не имеют к реальности никакого отношения.

Лидия кивнула, пытаясь прийти в себя. Ноги вдруг такзадрожали, что она принуждена была снова сесть. Да и правильно: вытянуласьвдруг перед ним, словно гимназисточка из приготовительного класса перед господиномпопечителем! Еще в реверансе нырнуть недоставало!

Приступ ярости на себя, на свою растерянность и унизительныйстрах помог Лидии вернуть некое подобие душевного равновесия.

– Так, значит, на самом деле вы – Данила Ильич Гаврилов? –протянула, уже владея голосом и придавая ему привычную светскую интонацию. –Или эти имя, отчество и фамилия тоже не имеют отношения к реальности? А отчегоже вы здесь, а не там, в Кремле, на руководящем посту? Неужели большевики неоценили ваших боевых заслуг? Или правду пишут в эмигрантских газетах, чтооктябрьская революция, совершенно как некогда французская, начала пожиратьсвоих прежних вождей, и вас, бывших пламенных революционеров, нынче крепкоприжали к ногтю… совершенно как вшей?

Глаза Гаврилова сначала изумленно расширились, потом онрезко покраснел, и Лидия решила было, что сейчас он накинется на нее чуть ли нес кулаками. Однако Гаврилов расхохотался, показав зубы, которые заставляливосхититься искусством его дантиста.

– Лидия Николаевна, дорогая, – проговорил он наконец, – вывсе та же, честное слово. Совершенно как тогда, в четырнадцатом году! И этоменя бесконечно радует, поскольку в душе я всегда был склонен к постоянству, авовсе не к радикальным переменам. Но спешу успокоить вас относительно моейпечальной участи. Я здесь не в качестве беглеца – я здесь на службе, как одиниз руководителей нашего торгового представительства. Попутно выполняю еще рядпоручений советского правительства.

– А эта ваша, как ее там, Нина Яковлевна? – брюзгливоспросила Лидия. – Она ваша секретарша или кто? Ну так знайте, что особа сиязадумала женить вас на себе с помощью самой вульгарной уловки: хотела, чтобы явнушила вам, будто наилучший жизненный выход для вас – это…

И осеклась. Что она несет, зачем? Ведь Гаврилов сразупризнался: он сам решил обратиться к помощи Лидии и привлек для своих целейкакую-то…

– А, понятно, – вздохнула Лидия обреченно. – Ее настоящееимя – Инна, и она ваша боевая подруга? Ну и зачем вы разыграли со мной стольнизкую комедию?

– Она моя боевая подруга, вы очень точно сказали, – сновахохотнул Туманский-Гаврилов. – Но ее настоящее имя – как раз Нина, НинаЯковлевна Левина. Инна – литературный псевдоним. Да постойте, вы ведь жили вПетербурге, может быть, припомните? Незадолго до войны четырнадцатого года быланеобычайно популярна футуристка по имени Инна Фламандская.

– Инна Фламандская?! – так и ахнула Лидия. – Погодите…«Сеть, пошлости сеть, набросить, скрутить, раздеть… Свалить, навалиться, взять.Душу и тело смять. Сеть, пошлости сеть…»

– Вот-вот, это ее стихотворение цитируют все, потому чтоостальные – неудобоваримая чушь. Однако у вас отличная память, – похвалилГаврилов. – Вот и Туманского мигом вспомнили, а могли ведь сослаться напреждевременный склероз, в ваши-то годы.

В ее годы? А какие ее годы?

Вот же сволочь, а?! Еще и язвит! Сво-о-ло-оччччь!

– Она – та самая Инна? – охрипнув от злости, выговорилаЛидия. – Ни за что бы не узнала ее теперь. Была этакая менада с кровавымигубами и глазами, подведенными синим. Ей все пытались подражать, даже в высшемобществе. Отчетливо помню, как моя приятельница Зинуля Рейнбот, бывшаяМорозова, тоже мазала себе веки синей гадостью и у нее ужасно опухали глаза.Да, Инна выглядела шикарно! А теперь стала ну совершенно как глупая гусыня-буржуазка:раздалась, раздобрела… Вам очень в пару! – не сдержалась она от ехидства.

Однако ее жалкая парфянская стрела не достигла цели –Гаврилов благодушно ухмыльнулся:

– Инна раздобрела, что верно, то верно, однако отнюдь неподобрела. И не поглупела. Она ведь очень ловко обвела вас вокруг пальца,согласитесь, Лидия Николаевна!

– А зачем вам понадобилось меня вокруг пальца обводить? –угрюмо спросила Лидия, в душе соглашаясь: ловко все было проделано, оченьловко!

– Затем, что нам ваша помощь нужна.

– Да что вы, какая от меня может быть помощь, от гадалки,которая едва сводит концы с концами? – Лидия пренебрежительным жестом обвелаубогую обстановку своего салона.

– Вот именно в этой роли вы нам чрезвычайно потребны, –пояснил Гаврилов. – Нам необходимо установить связь с одним человеком.

– Что, какой-нибудь французский l’homme d’affaires, деловойчеловек, в сотрудничестве с которым заинтересовано ваше торгпредство?

В ответ на очередную неуклюжую попытку ехидства Гавриловстранно ощерился, и Лидия вдруг вспомнила вечные разговоры, которые велись вэмигрантской среде: о том, что все приезжие советизаны – красные шпионы,которые знай норовят осуществить заветную мечту своего бывшего лидера, этоголюдоеда Ленина, – мировую революцию.

Вообразив себе Францию, охваченную тем же пожаром, в которомкогда-то сгорела Россия, Лидия ощутила приступ такой тошноты, что едвасдержалась, дабы не извергнуть три жюльена, сыр и яблочный пай на отглаженныесерые брюки мсье Гаврилова.

И тут же пожалела, что сдержалась…