…Когда они жили в Маковеевке (теперь это центральная усадьбаколхоза «Беззаветная преданность Ильичу»), у Михайлова, дяди-Гришиного братадвоюродного, который их всех, беглых из Энска, приютил, была кобыла Белянка.Лелька ее обожала. Чуть что не так, чуть глаза на мокром месте, бежала кБелянке. Первое время, когда они только что приехали из города и Лелька никакне могла понять, что за беда обрушилась на их головы и почему так страшнопоменялась жизнь, она часто плакала рядом с лошадью и из конюшни почти невыходила. Няне было не до детей: ухаживала за их матерью. Та почти совсем сошлас ума (Лелька помнила еще давние, еще городские разговоры, мол, она всегда быласо странностями, ей бы полечиться у хорошего психиатра, в Европе, сейчас оченьмодно дамам из общества у психиатров лечиться… Лелька, конечно, не знала, ктотакой психиатр, но ежели у него лечатся, видимо, это врач такой), и ни наминуту мать нельзя было оставить одну: она так и норовила что-нибудь с собойсделать. По ночам дядя Гриша ее связывал и уносил в пустую конюшню, укладывал встарые пошевни, на сено, прикрывал бараньей шубой, чтоб не мерзла. Ночевать сматерью в одном доме было нельзя – она своими причитаниями никому не даваласпать. Днем за ней следила, не спуская глаз, няня. Но как-то раз Лелькасвалилась с качелей, которые дядя Гриша повесил для нее под яблоней, няня досмерти перепугалась – думала, она себе кости переломала. Лелька и правда такушиблась, что почти дух вон, ни встать не могла, ни слова сказать. Пока няняотлила ее водой, пока растормошила, пока убедилась, что девочка жива и вроде быдаже цела и невредима… вернулись в дом, а там пусто. Мать исчезла. А куда?Невесть куда. Искали на берегу реки, думали, утопилась, но спустя неделю нашелее дядя Гриша в заброшенном омшанике. Где-то раздобыла она осколок стекла иперепилила себе вены на руках. Так и сидела, мертвая, свесив голову на грудь иразбросав изрезанные руки: в лужах свернувшейся, усиженной мухами крови.

Лелька этого не видела – ее жалели, мертвую мать непоказали, соврали: мама, дескать, уехала лечиться. Правду ей рассказал Гошка,но много позже, много позже… когда сообщил, что от нее требуется, какую судьбуон ей уготовил. Лелька не хотела. Она хотела учиться и жить – как угодно, плохоли, хорошо, жить той жизнью, за какую могла зацепиться. Но Гошка – он какпротопоп Аввакум, который дал себя в срубе сжечь, а от старой веры не отрекся.Фанатик! Он напомнил Лельке дяди-Гришины рассказы о том, как убили отца.Напомнил, какой смертью умерла мать. Он поведал, почему они носят фамилию няни,а не свою собственную. Открыл сестре, кто такой дядя Гриша на самом деле ипочему он тоже носит чужую фамилию. А потом напомнил про Белянку…

Это было, когда семью Михайловых раскулачили. Дядя-то Гришауспел накануне ночью уйти из деревни – уже потом, спустя много лет, он снованашел детей с няней и привез их обратно в Энск. Сам он жил в землянке наокраине города, вкалывал на строительстве нового автомобильного завода какпроклятый, чтобы за жилье семьи платить, чтобы Гошка с Лелькой учиться могли,чтобы обезножевшая няня ни в чем не знала недостатка.

Ну так вот о Белянке. Когда Михайловых раскулачили, у семьизабрали все – сундуки, горшки, лавки, все до последнего половика и рушника.Даже чугун со щами недоваренными унесли из печи и реквизировали в пользу«беднейшего крестьянства». Про корову с лошадью и говорить нечего. Когда ихуводили со двора, няня и жена хозяина рыдали в крик, а председатель комбеда куражился:

– Жалко? А ты подойди, погладь скотинку-то! Погладь напрощанье!

А рука у него так и плясала на открытой кобуре, подвешеннойк поясу.

Женщины остереглись – не пошли и Лельку не пустили, а вот насоседнем подворье хозяйка не выдержала и кинулась к своей Пеструшке.Председатель комбеда увидел это, выхватил пистолет и ногу прострелил… Ужневедомо, что он задел в той ноге, только всю ночь бедняжка криком кричала, а кутру умерла – сердце боли не выдержало.

Михайловскую корову увели из села – вроде бы на мясо скотинукулацкую сдавали, так говорили. А Белянку поставили в колхозную конюшню. Дакакая там конюшня, название одно: сарай с зияющими проемами окон. Лошадислонялись день-деньской непоеные, некормленые, необихоженные, по колено внавозе, зачервивели все. Потом они сапом заболели, их заперли в конюшне да исожгли живьем – всех, кто остался еще. Но Белянки среди них уже не было, онанакануне сдохла. За день до того Лелька словно почуяла что-то – всегда заверсту конюшню обходила, как няня наказывала («Не то пристрелят, ироды, как вонФедосьюшку пристрелили!»), а тут не выдержала, подбежала… и тотчас изпроломанного окна высунулась запаршивевшая, облысевшая голова Белянки.Повернула голову, поглядела на Лельку – и из глаз ее медленно потекли слезы…настоящие слезы. Лелька как стояла, так и упала с криком.

Неизвестно, что было бы, когда б ее увидал уполномоченный,или председатель колхоза, или предкомбеда. На счастье, какой-то добрый человекмимо шел, подобрал девчонку, отнес домой. Она неделю в горячке билась, а потомночью пришел за своими дядя Гриша и увел в Энск.

Ну вот… Про Белянку Гошка тоже напомнил сестре, когдарассказал, как она должна жить и как умереть. И после уже Лелька с братом неспорила. Ну что ж, кому Бог дает жизнь на радость, кому на мучение. Так вотвсей их семье суждено было сгинуть мученической смертью. Гошка считал, что онине вправе жить счастливо, зная, какую смерть приняли их родители. Что их долг –такие же муки. Только тогда они смогут воссоединиться с отцом и матерью послесмерти. Лелька сперва рыдала от несправедливости судьбы, а потом смирилась. Ну,коли суждено, так суждено! Теперь ей хотелось только одного – чтобы всекончилось поскорей.

– Может, давай его просто подстрелим где-нибудь, а? –предлагала она брату.

Но Гошкин план был непростой, серьезный был план.

– Я ведь не только ему отомстить должен, – говорил онсестре, мрачно блестя черными глазами. – Я их всех должен к ногтю… Понимаешь? Адля этого мне время нужно. Время и силы.

Но вот теперь время пришло! И если Лелька повела себя так,как надо, Гошка скоро получит то, что хотел.

А она… Она получит право на покой где-нибудь вон там, средидальних-дальних звезд. Родители небось давно заждались, все смотрят, смотрят свышины, гадают: ну когда ж их деточки к ним придут? Когда?

Скоро, милые, скоро мы снова будем вместе, как раньше! Иотец возьмет Лельку на колени и споет, дыша ей в теплые волосы:

На сопках Маньчжурии воины спят

И русских не слышат слез…

Ну да, там, среди звезд, она уже не будет проституткойЛелькой, а снова сделается Лизой, Лизонькой, маленькой девочкой, какой она былакогда-то, во времена незапамятные… Была, да. Бы-ла! И этого изменить нельзя,этого никто у нее не отнимет.