Нет! Он не хочет, чтобы это повторилось! Не хочет, чтобыснова стало больно. Он сделает все… Он ненавидит себя, ненавидит свои проклятыекомплексы, которые мешают ему внутренне разжаться и жить нормально, как вселюди… Он… Сознание возвращалось толчками, вспышками света, отдельными образами…

Генка Бульонов с омерзением разглядывал свои руки. Онивыглядели так, будто совсем недавно он разрывал землю и отваливал покрытые мхомкамни. Ладони были все в земле и еще в чем-то зеленом. Мох? Под ногтями грязь,а ноготь на среднем пальце сломан.

Да, он что-то рыл, сомнений нет. Но где это было, когда?Генка никак не мог сосредоточиться и вспомнить. Виски ныли. Лицо заливал пот.Когда это нахлынуло на него, он, кажется, был в комнате и учил заклинания. Илитолько собирался открыть книгу? Теперь уже все расплывалось, прыгало, путалось.Он что-то искал там… Там, где он был… Долго искал… Но что? И, главное, нашелли? Лучше всего не думать. Не думать, не думать, не думать!

Наконец Генка совсем пришел в себя. Где он? По влажномукамню бежала вода, впитываясь в белые трещины известняка. Длинный коридор,множество ответвлений… Проклятые тибидохские лабиринты! Хоть бы призрак, чтоли, какой-нибудь попался. Он был бы рад даже Безглазому Ужасу или этой, как ее,Инвалидной Коляске, что так ужасно скрипит и звякает мятыми ободами…

Генка побежал, стараясь держаться центрального коридора.Стало суше. Вода уже не хлюпала под ногами. Ага, значит, он на верном пути… Заего спиной что-то зашуршало, зачавкало. Множество темных глаз и жирных мохнатыхтел. Голые хвосты, как у крыс, рожки. Вонь… Хмыри, нечистики? Откуда ихстолько? Стоят и смотрят – только гноящиеся ненасытные глаза горят.

Оглядываясь на нежить, Генка в панике продолжал бежать.Внезапно он стукнулся носом о чью-то каменную ногу и завопил от боли, а ещебольше от страха.

Каменная нога отодвинулась. Тяжелый вздох. Ага, он уже улестницы атлантов. Выбрался! Здесь кончается темный мир тибидохских подвалов,царство полухаоса и беспорядочных начал и начинается что-то более или менееорганизованное.

Генка перестал кричать. В конце концов, он сам хотел вмагический мир. Чего уж теперь?

– Тьфу! – возмущенно сказала Гробыня, вваливаясь вкомнату, где уже была Пипа. – Опять целый вечер с Гломовым убила! Совсем уменя крышу снесло на старости лет!.. А тут еще эти дурынды Пупсикова сШито-Крыто ручки свои загребущие тянут! Я умиляюсь! Они его холили, лелеяли,они его выкрутасы терпели, на экзаменах его тянули? Ни фига подобного! Да онмне ножки целовать должен, циклоп недоделанный!.. Решено: травлюсь фосфорнымиспичками! Пусть этот гад обрыдается на моих похоронах!

Мадемуазель Склепова с размаху плюхнулась на кровать.Подушка ее почему-то не устроила, и она швырнула ее через всю комнату в Пипу.Но до Пипы подушка не долетела. Скелет Дырь Тонианно моментально сделал выпадшпагой, и атласное сердце повисло, пробитое насквозь, на длинном лезвии.Довольный скелет заскрипел костями и едва не потерял шляпу с плюмажем.

– Ого, какой ты у меня брутальный, Пажик! –удивилась Гробыня. – Так и меня убьешь когда-нибудь от ревности! Бедныемы, девушки, бедные! Все у нас так запутано, так запущено!

– С какой это радости ты влюбилась в Гломова? У тебя жеварианты получше были. А Гломов – это так… Вторая резервная группа, тыловойбатальон! – заинтересовалась Пипа.

Она сидела у бастиона из своих чемоданов и ленивоперекладывала вещи, отыскивая что-нибудь, что давно не надевала, или хотя бытакое, что сошлось бы на ее далеко не осиной талии.

– Нет, ты не говори… – протянула Склепова. –Тут странная какая-то штука. Когда я Гуню вижу, я влюбляюсь в него как кошка.Прям так и хочется на шее у этого негодника повиснуть и всех этих пупсиковыхсахарных в клочья разорвать!.. Растерзаю за моего Гунечку! Но зато как только яГуню час-другой не вижу, совсем другая музыка! Любовь моментально рассеивается!Я его ругаю, критикую, разбиваю в пух и прах! Он мне кажется смешным, глупым,мужиковатым… Телохранитель с кривыми зубами! Циклоп! Пивная бочка! В общем,такие пироги!

– Визуальная любовная магия? Вижу – люблю, не вижу – нелюблю? – со знанием дела спросила Пипа.

Если в общей магии дочка председателя В.А.М.П.И.Р. еще малочто понимала, то книги о магии любовной зачитывала до дыр. Впрочем, не толькоона. Эти книги вообще были в широком ходу в Тибидохсе, где любовь магическая илюбовь настоящая давно сплелись уже в единый клубок и даже купидоны падали снебес, сбитые с крыла страстными флюидами.

– Она самая… – кивнула Гробыня. – Только непойму, как он прошиб все мои талисманы и снял все обереги? Я же умная девочка истраховалась как могла. Нет, точно ему кто-кто помог. Маг уровнем не ниже, чемВеликая Зуби… Но не думаю, что Зуби. У нее затянувшийся медовый месяц. Я быдаже сказала: хронически затянувшийся.

Мадемуазель Склепова вздохнула и, на время выкинув Гуню изголовы, где вообще надолго мало что задерживалось, обозрела комнату.

– А где Гроттерша? Куда запропастилась наша козырнаясиротка? – спросила она совсем другим голосом.

– На тренировке! Притворяется незаменимой и гоняетсясразу за всеми мячиками! За двумя зайцами погонишься – от обоих схлопочешь! –сказала Пипа, радуясь возможности поперемывать Тане косточки.

Пипе нравилось перекраивать пословицы и поговорки. Самымиудачными из вновь созданных были: «Терпение и труд мозги перетрут», «От трудасдохнет и рыбка из пруда!», «На обиженных водку возят». Однако сама дочка дядиГермана больше всего любила: «Слово не воробей – догони и добей!»

– Все-таки последнее время Гроттерша сама несвоя… – сказала Склепова. – Сперва Пуппера потерять, потом Ваньку.Письма-то от него не приходят. Знаешь, я иногда слышу, как она плачет по ночам.Глухо так, надрывно. Мне становится грустно, и я от огорчения лопаю шоколад,который присылает этот дурак Спиря. А Паж начинает ее жалеть и ужасно скрипиткостями. Что молчишь, Дырь Тонианно? Скажешь, вру?

Скелет от расстройства опустил руку и уронил со шпагиподушку.

– А днем вроде незаметно, – удивилась Пипа.

– Днем-то да! Она держится. Я даже завидую ее выдержке.Все-таки твои родители ее славно выдрессировали. Она морально любого суперменасделает. Танька, когда еще только в Тибидохс заявилась, уже тогда быланепрошибаемая. Маленькая такая, курчавая, бойкая, глазенками зыркает, на носуродинка – ой мама дорогая, я чуть не треснула! – сказала Гробыня.