А вон та деваха, что изготовилась перебегать улицу внеположенном месте, доберётся ли она до середины Днепра… то бишь улицы Ленина?Не угодит ли вместо свидания, на которое наметилась, судя по боевой раскраске илучащимся глазам, в мрачную хронику дорожно-транспортных происшествий?

А вот уж кто точно может проснуться завтра поутру гдеугодно, так это гражданин, который открыл дверцу «Волги», впустив в салонморозное облако, и заползает сейчас на переднее пассажирское сиденье. Появлениеэтого гражданина прервало вялые таксёрские умствования Петра.

– Ну что, едем? – поправив зеркало, спросил Пётр.

– Блин, ну что за непруха! Как сговорились все! Одна вночную смену ишачит, денег ей, вишь, не хватает, другая переехала и неоставила, зараза, ни адреса, ни телефона, – растирая прихваченные морозомладони, сперва пожаловался на облом пассажир, с которым Пётр объезжал ужевторой адрес. – Вот чего… Давай, шеф, до угла Кутеванова и Каландаришвили.Тормознёшь у «Двадцати четырех часов». Знаешь?

Пётр философски кивнул: хоть в Москву, голуба, лишь денежкиплатил.

Магазин, известный по антиалкогольным временам. Раньше, вдочубайсовскую эпоху, лабаз в народе звали «огурцом» – за ядовито-зелёныестены. И ух как сотрясались эти стены, когда на них девятыми валаминакатывались волны из крепких мужских тел! Потому что в другие магазинывино-водочную продукцию подвозили крайне нерегулярно, или же не завозили вовсе– спасибо Егору Кузьмину и Михаил Сергеичу, – а в этом почему-то с подвозомвсё обстояло пучком. И сшибались каждый шантарский день в беспощадной игре,здорово смахивающей на регби, суровые, небритые, пропахшие потом и табакоммужики. Случись, кстати говоря, тогда возле лабаза короли натурального регби –скажем, какие-нибудь ирландцы, какие-нибудь «Дублинские буйволы», то затопталибы их, как котят. Куда ирландцам против озлобленного русского мужика, укоторого трубы горят лесным пожаром!.. А нынче нет очередей, и стены лабаза ужене зелёные, да и у народа сегодня другие огорчения и другие развлечения…

– Возьму два пузыря, – делился планамипассажир, – махану к Лёньке. Это мой братан двоюродный. Он, конечно,придурок, и подерёмся с ним, это уж как водится, ну да ладно… Всё ж таки год сним не виделись. Я ж, командир, на Камчатке год торчал. Теплостанцию мы тамстроили, которая работает от гейзеров, слыхал, поди? Я-то сам мастером…

И полилась, как вода из крана, очередная история прожитуху-бытуху, подобных которой каждый таксист за смену выслушивает мореразливанное. Чего только за эти годы не надудели в уши пассажиры! От леденящейправды, которую, может, лучше бы и не слышать, до выдумок, перед которыми самбарон фон Мюнхгаузен снял бы шляпу. Не говоря уж про заунывные расскажи оповседневных бедах и тяготах. Это ж на Западе народ за такими делами таскаетсяк психоаналитикам. А нашим-то чего переплачивать напрасно, пока есть случайныепопутчики в поездах, алкаши в разливухах и таксисты. Выливай на них помои своейдуши…

От магазина «Двадцать четыре часа» до машины Петразатарившийся пассажир так и не добрался. Его перехватил по дороге какой-томедвежьей комплекции тип в распахнутом пуховике.

Объятия, похлопывания по плечам, раскрытый напоказ пакет, изкоторого блеснули водочные пробки и вот – камчатский мастер обрёл собутыльника,а Пётр потерял пассажира. Хорошо хоть, рассчитаться успели.

Вот так: не попадись клиенту по дороге хрен в пуховике,задержись Пётр где-нибудь на светофоре, выйди клиент из магазина чуть позже… нуи так далее. Однако у случайностей своя сволочная программа, которая вочередной раз подтвердила тезис о непредсказуемости любых планов на вечер илина ближайшие пять минут, тезис во всю живёт и здравствует.

Так вот этот долбаный тезис поменял планы самого Петра. А онбыл бы не против объехать ещё десяток адресов и, честно говоря, уже на этонастроился. Таких клиентов, как камчатский мастер, Пётр любил. Да и какойтаксист их не любит – мужиков с деньгами на кармане, вдобавок охваченных чисторусской маетой поисков компании на вечер. Но – не судьба. И надо крутить по городукилометры, выискивая новых пассажиров, план делать.

Возле «ночника» на улице Советской таксомотору замахали стротуара. Двое парней в чёрных кожанках и лыжных шапочках. Пётр оценил парочкукак опасную. И проехал мимо. Ну их в пень, ещё, бляха, свежи воспоминания обудавочке. Был недавно такой случай с удавочкой, накидывали.

Один урод, вроде почтенного возраста, вроде вполнезаконопослушного вида заказал доехать до дачного посёлка Серебряный ручей, чтов десяти километрах от Шантарска. Хороший заказ обернулся проволочной петлёй нашее. И, блин, ничего не сделаешь, не дёрнешься-не рыпнешься, когда металл,взрезаясь в кожу, давит на кадык. Сиди пень пнём, косись в зеркало, держи рукина руле и гадай, чего дальше будет… Но, в общем, тогда обошлось. Урод ограничилсятем, что выгреб выручку, открыл дверь и, оставив удавку на память, удрал вближайший лесок.

Глянув на часы – десять сорок, – Пётр решил смотаться ккабаку «Беличий глаз». Тот закрывается в одиннадцать, посетители вот-вот начнутрасходиться, а народ там собирается, главным образом, безлошадный – это вам небандюганско-чиновничий ресторанец «Шантара». До шалмана отсюда катить недалече:с Каландаришвили сворачиваешь в переулок Хлопова, потом по безымянному мосту,перекинутому через Лысый овраг, потом вдоль парка Независимости, выезжаешь напроспект Смирнова и вот ты у «Беличьего глаза».

В переулке Хлопова под колёса чуть было не угодил какой-тоалкаш. На безымянном мосту машину Петра облаяла собачья стая. Зато вдоль паркаНезависимости ехать было одно удовольствие: односторонка, свободная от людей ипопутных машин, хорошо освещённая почётным караулом фонарей… Ё-моё, а это чтотакое?.. Твою мать!..

Ограда парка была неразличима во мраке. Также уличный светне доставал и до памятника пионерам-героям (парк Независимости в прежней жизнизвался парком 50-летия ВЛКСМ), который находится между улицей и оградой. Носейчас занесённое снегом гранитное подножие памятника выхватывал из тьмы светавтомобильных фар.

И если бы только это одно он выхватывал…

Ещё же на снегу возле автомобиля («мерседес» – отстраненнозафиксировал Пётр) лежали в разных позах три человеческие фигуры. И вокруг нихчёрные точки на белом снегу – хотел бы Пётр, чтоб это была не кровь, но что жтогда ещё?..

Такси поравнялось с памятником, и Пётр, сам не зная зачем,сбавил скорость. И разглядел в руках у безжизненно завалившегося на капотчеловека пистолет с навинченным глушителем, а в двух шагах от водительскойдверцы – бесхозно валяющийся короткоствольный автомат. Водила, он же четвёртаяжертва трагедии, упал лицом на руль напротив пулевых отверстий в лобовомстекле. «Ну да, – пришло Петру на ум, – такие места как раз ивыбираются под стрелки. Безлюдно, чужие машины издали видать…»

Почему он сдал назад, а не врезал по газам? Да хрен егознает! Ведь таксёрская сущность взывала к осторожности, взывала не искать нажопу приключений… Наверное, виновата во всём вторая, армейская сущность. Или жедело решило то, что один из лежащих на снегу людей пошевелился: подтянул руку кживоту, судорожно перевернулся с боку на бок, выгнулся дугой и вновь обмяк…