— Ладно, не ворчи. Не хочешь, и не надо. Всегда можновыбрать занятие по душе: бег или плавание. Мы все обсудим, найдем хорошеготренера, и через пару месяцев не будет никаких проблем.

— У меня их и так нет.

— Будут, если не начнешь думать о здоровье.

Я продолжила развивать свои мысли, устроившись в громоздкомкресле гостиной. Юрик принес кофе, изловчился и выпил в кухне рюмку коньяку,стоя ко мне спиной. Рюмка была большая, и он повеселел.

Сесть в одно кресло со мной он не мог и разместилсянапротив, выжидая возможности вставить слово. Я задумалась, глядя в потолок.Юрик облегченно вздохнул и уже протянул ко мне руку.

— Конечно, то, что ты оставил дом жене, — заметилая, — говорит о твоем благородстве. Я прекрасно все понимаю и целиком иполностью тебя поддерживаю. Сколько комнат?

— Что?

— Сколько комнат в твоем доме?

— Восемь? А что?

— Они живут вдвоем? Одинокая женщина с ребенком ивосемь комнат? В конце концов, это опасно. Тебе не кажется?

Юрик вышел в кухню и, стоя спиной, выпил еще рюмку.

— Принеси, пожалуйста, печенье, — сказалая. — Впрочем, нет. Не надо печенья. Я уже достаточно съела сладкого. Можетбыть, есть чипсы, только с сыром. Другие я не ем.

— Ничего нет, — сказал Юрик и вздохнул. —Лика, солнышко, — он наклонился ко мне с намерением поцеловать, —пойдем, посмотришь спальную. У меня там медвежья шкура.

— Настоящая?

— Конечно. Белая…

— Боже мой, несчастное животное. Я никогда бы не смоглауничтожить живое существо только для того, чтобы попирать ногами его шкуру. Какэто жестоко, Юра…

— Солнышко, заткнись, пожалуйста, — жалобнопопросил он.

— Ты опять за свое? Ведь я же, кажется, просила тебя неупотреблять подобных выражений. Юра, ты уже в том возрасте, когда пора бытьреспектабельным человеком. Тебе надо всерьез заняться своей речью.

— Со следующей недели начну ходить в бассейн и клогопеду. Лады?

— К логопеду надо Георгию, но он опоздал. Извини, нотвоему брату никогда не удастся стать респектабельным. Конечно, родню невыбирают…

— Лика, зачем мы сюда пришли, по-твоему? —изловчился вставить фразу Юрик.

— Что значит зачем? — удивилась я. —Разумеется, чтобы увидеть твою квартру. Должна же я знать… Не смотри так наменя. И убери руки! Я прекрасно знаю, чем ты думаешь. Все мужчины одинаковы.Сегодня ты согласен на что угодно, а стоит мне уступить, ты завтра жепередумаешь жениться.

— Я и не собирался, — проворчал он.

— Это мы посмотрим. Кстати, почему бы твоей бывшейсупруге не переехать в эту квартиру? Три комнаты на двоих довольно прилично. Иона, надеюсь, вполне способна подняться на четвертый этаж без лифта.

Юрику больше ничего не хотелось. Он смотрел в чашку схолодным кофе и томился. Еще через несколько минут я предположила:

— Серафима, наверное, дома с ума сходит.

Юрик с готовностью поднялся:

— Сейчас позвоню Пашке.

— Ты меня не проводишь? — округлила я глаза.

— А что я собираюсь сделать? Отвезти тебя домой.

Юрик позвонил, и мы торопливо покинули жилищеКаткова-старшего.

— Боже мой, какая ночь, — сказала я, задравголову.

Юрик насторожился.

— Пешком не пойду.

— Ненавижу, когда ты вредничаешь. Только подумай, какчудесно пройтись…

— Шесть троллейбусных остановок?

— Что такое шесть остановок? Нам идти по жизни рядомеще лет тридцать.

— Я столько не проживу.

— Перестань меня злить.

— Солнышко, а когда у тебя отпуск кончается?

— В конце сентября. Но ты не беспокойся, я ужепредприняла кое-какие шаги. Думаю, меня охотно возьмут в ваш театр. Ты какбудто не рад?

— Брось, просто счастлив. Тут мы заметили Пашку: онмчался со всех ног, на ходу застегивая рубашку. Юрик завистливо вздохнул исказал:

— Поезжай за нами, мы пешком.

— Когда ты хочешь, можешь быть таким милым, —прошептала я, прижимаясь к нему.

Мы вошли в арку, когда прогремел взрыв. Я взвизгнула, а Юрикрявкнул:

— Твою мать…

В том месте, где минуту назад стоял белоснежный “БМВ”, кнебу поднимался огненный столб.

— Твою мать… — повторил Юрик и еще присовокупил парочкувыражений. Я стала медленно оседать на землю. Он поднял меня, встряхнул иприслонил к стене. — Ну что за дерьмо, а? Тачке два месяца, нулевую взял.Это ж какие бабки…

— А где Паша? — проблеяла я.

— Сгорел Паша. Кто это мог сделать, если не твойЦиркач?

— Дурак он, что ли? А вдруг, правда, дурак? Ведь ямогла в машину сесть. Боже ты мой… — Я опять начала оседать на землю.

Юрик обнял меня и глубоко задумался. Конечно, подозреватьменя было глупо, он это быстро сообразил и стал взирать почти что с благодарностью.Потому что, если бы не мое упрямство, Юрик вознесся к небесам рука об руку сПашей. Я же тщетно пыталась понять: что это, черт возьми, творится? Так ничегоне поняв, жалобно спросила:

— Что будем делать? Юрик не успел ответить. Во дворепоказалась пожарная, а следом и милицейская машина. Как видно, кто-то изжильцов дома успел позвонить.

Я тяжело вздохнула. Через полчаса так же тяжело вздыхалмилиционер. И было отчего: где труп, там и я. Что за напасть. Милиционер сталсмотреть пронзительно, а в голосе зазвучал металл. В общем, меня, кажется,подозревали во всех смертных грехах. Я здорово разозлилась и позволила себенесколько замечаний в адрес правоохранительных органов. В ответ мне прозрачнонамекнули, что, если не прекращу якшаться с типами вроде Катка и всякимисомнительными бизнесменами, никто на свете не сможет гарантировать, что ядоживу до старости.

На этом мы расстались: я с гневом, представитель закона счувством удовлетворения, которое обычно приходит с осознанием того, что если ине удалось сделать что-нибудь путное, так хоть настроение ближнему испортил. Вобщем, расстались по-доброму.