– Да нет, мне нравится ваша манера общаться,правда. Меня зовут Кристиан. Очень приятно с вами познакомиться, Энди. – Онотвел русую прядь, спадающую ему на левый глаз, и отхлебнул пива из бутылки,которую держал в руке. Его лицо казалось смутно знакомым, но я никак не моглаприпомнить, кто это.

– Пиво? – спросила я, указывая на бутылку. –Вот уж не думала, что здесь есть такие непритязательные напитки.

Я ждала, что он захихикает, но он засмеялсягромко и искренне.

– Вы всегда говорите то, что думаете?

Я, похоже, выглядела смущенной, потому что онснова улыбнулся и сказал:

– Нет-нет, это очень хорошо. И большаяредкость, особенно если вы работаете в индустрии моды. Просто я не смогзаставить себя пить шампанское через соломинку, как здесь подают. Это, на мойвзгляд, немного неестественно. Бармен откуда-то принес мне эту бутылку, вродебы с кухни для обслуживающего персонала.

Он снова поправил прядь, но завиток упал емуна глаза, как только он отвел руку. Из кармана черного пиджака спортивногопокроя он достал пачку сигарет и предложил мне закурить. Я взяла сигарету и тутже ее уронила, чтобы иметь возможность, нагнувшись, как следует его разглядеть.

Сигарета приземлилась в десяти сантиметрах отквадратных носов его пижонских мокасин с кисточками – непременная фишка Гуччи.Распрямляясь, я отметила, что на нем джинсы «Дизель», живописно вытертые,длинные, немного расклешенные. Они закрывали задники мокасин и от постоянногосоприкосновения с землей порядком поистрепались. Черный ремень, видимо, тоже отГуччи, но благородно оставлявший возможность сомневаться, эффектно обхватывалталию. В джинсы была заправлена белая футболка – такая футболка вполне моглабыть из «Хейнс», но скорее всего была от Хьюго Босса или от Армани; носят ихтолько для того, чтобы выгодно оттенить красивую, загорелую кожу. Его черныйдорогой пиджак отлично на нем сидел и, возможно, даже был сшит на заказ, чтобыподчеркнуть выигрышные особенности его в общем-то самой обычной, но вместе стем удивительно сексуальной фигуры. Его зеленые глаза так и притягивали к себе.Цвет морской волны, подумала я, припоминая названия любимых мной в школеакварельных красок, а может, цвет крыла селезня. Рост, телосложение, весь егооблик смутно напоминали Алекса, только в нем было гораздо больше от европейца инамного меньше от американца – приверженца «Аберкромби» [8]. Чуточкусамоувереннее, капельку привлекательнее. Явно старше: что-то около тридцати. И,пожалуй, слишком уж эффектный.

Он тут же щелкнул зажигалкой и наклонился комне, поднеся пламя к моей сигарете.

– Так что вас привело на подобную вечеринку,Андреа? Вы, случайно, не одна из тех немногих счастливиц, которые могут назватьМаршалла Мэддена своим личным стилистом?

– Боюсь, что нет. По крайней мере пока, хотяон довольно ясно намекнул, что я могу попасть в их число, – засмеялась я, ловясебя на том, что мне ужасно хочется произвести впечатление на этого мужчину. –Я работаю в «Подиуме» и вот пришла сюда с одним из своих коллег.

– А, журнал «Подиум»! Классное место для тех,кто увлекается садомазохизмом. Ну и как, вам нравится?

Я не была уверена, имеет ли он в видусадомазохизм или мою работу, но допускала возможность, что передо мной человекдостаточно осведомленный – настолько, чтобы понимать, что скрывается за внешнимлоском модной индустрии. Может, я произведу впечатление, если расскажу, каксегодня отвозила Книгу? Нет, понятия не имею, кто этот парень… Может, он тожеработает в «Подиуме» – я еще не всех знаю, а может, в каком-то другом журнале«Элиас-Кларк»? А может – и это тоже нельзя исключать, – он один из техпронырливых репортеров, что пишут для «Шестой страницы»? Эмили была оченьубедительна, предостерегая меня против них. «Они появляются черт знает откуда,– зловещим тоном говорила она, – появляются и стараются запудрить тебе мозги,чтоб ты сболтнула что-нибудь о Миранде и о „Подиуме“. Просто имей это в виду».Подобные обработки и не дающие расслабиться электронные карточки заставлялижурнальную мелкую сошку держать рот на замке. Столь характерное для работников«Подиума» параноидальное стремление всегда все делать с оглядкой брало верх.

– Да, – я постаралась, чтобы мой смех звучалестественно и непринужденно, – это довольно необычное место. Я не так ужинтересуюсь модой – я бы скорее предпочла писать, но, думаю, это неплохоеначало. А вы чем занимаетесь?

– Я писатель.

– Неужели? Вот здорово.

Я надеялась, что в моем голосе не прозвучалолегкое разочарование, которое я сразу же почувствовала. Ну почему все,абсолютно все в Нью-Йорке представляются либо писателями, либо актерами, либопоэтами, либо художниками? Я, было дело, тоже писала для школьной газеты, акогда училась в универе, у меня – черт побери! – даже взяли статью в «Хадассанэшнл мэгэзин». Означало ли это, что я автоматически стала писательницей?

– И что вы пишете?

– В основном беллетристику, но как раз сейчася работаю над своим первым историческим романом. – Он снова глотнул из бутылкии нетерпеливо поправил надоедливую, но совершенно потрясающую прядь.

«Первый» исторический роман явно подразумевал,что до него уже были другие, неисторические. Это становилось интересным.

– И о чем роман?

Он немного подумал и ответил:

– Это рассказ от имени вымышленной героини,молодой женщины, о жизни в нашей стране в годы Второй мировой войны. Я еще несовсем закончил подготовительную работу, беседую с очевидцами и все такое, ното, что уже написано, вроде ничего. Думаю…