Будильник – единственная вещь, на которую яреагировала, – начинал трезвонить в 5.30 утра. Я высовывала босую ступню из-пододеяла и тянула ее к будильнику (он предусмотрительно помещался на другом концекомнаты, чтобы мне пришлось сделать хоть какое-то усилие); некоторое время ябеспорядочно лягала воздух, потом наконец попадала по будильнику, иотвратительный звон на некоторое время стихал. Он возобновлялся, упорно ипоследовательно, через каждые семь минут, пока в 6.04 я не начинала паниковатьи не бежала в душ.

Возня с одеванием начиналась между 6.31 и6.37. Лили, сама не больно-то разбиравшаяся в моде, постоянно таскавшая джинсы,дешевые свитера и пеньковые фенечки, каждый раз, как мы с ней виделись,говорила мне: «Не понимаю, в чем ты ходишь на работу. Это же журнал „Подиум“,детка. Ты смотришься неплохо, как любая девушка, но для „Подиума“, Энди, всеэто не годится».

Я не говорила ей, что несколько месяцеввставала до безобразия рано, чтобы состряпать из своего гардероба жителя«банановой республики» нечто достойное «Подиума». По получасу простаивала я скружкой кофе в руках над туфлями и ремнями, шерстью и микрофиброй. Я каждыйдень приходила на работу в чулках нового цвета – и все для того, чтобыуслышать, что все это «не то, не то, не то». Каблуки моих туфель всегда былислишком низкими, слишком неизящными. Я не могла позволить себе вещи изкашемира. Я никогда прежде не слышала о стрингах (!) и мучилась, не зная, каксделать так, чтобы на брюках или юбке не выступали рубцы от нижнего белья,бывшие предметом постоянного обсуждения и осуждения во время обедов иперекуров. И сколько я ни пыталась, я не могла заставить себя носить на работукороткие топы и завязывающиеся на животе рубашки.

И вот через три месяца я сдалась. Я простослишком устала – эмоционально, физически, умственно; ежеутреннее самоистязаниевысосало все мои соки. Но это произошло лишь через три месяца после моегопервого выхода на работу. Это был день как день, я стояла со своей желтойуниверситетской кружкой в одной руке, а другой перебирала свои любимые вещицыиз «Аберкромби». Зачем бороться, спрашивала я себя. Если я стану носить иходежду, это еще не будет значить, что я продалась им с потрохами, не так ли?Кроме того, замечания по поводу моих нарядов становились все более частыми иядовитыми, и я начинала думать, что надо мной нависла угроза увольнения. Яувидела себя во весь рост в зеркале и не могла удержаться от смеха: девушка вдешевом бюстгальтере и трикотажных трусиках пытается соответствовать духу«Подиума»? Ха. Ха-ха. Только не в этих тряпках. Да ведь я работаю в журнале«Подиум», черт побери, и сегодня не стану надевать обтрепанные, поношенныевещи. Хватит. Я отбросила в сторону свои безликие блузки и извлекла на светтвидовую юбку от Прады, черный свитер-водолазку от Прады и полусапожки от Прадыже. Все это однажды вечером, когда я ждала Книгу, принес мне Джеффи.

– Что это? – спросила я, расстегнув молнию насумке.

– Это, Энди, то, что тебе надо носить, если тыне хочешь, чтобы тебя уволили. – Он улыбнулся, но в глаза мне не смотрел.

– То есть?

– Послушай, ты должна понять, что ты… твойвнешний вид не очень хорошо гармонирует с этим местом. Я знаю, что такие вещидороги, но эту проблему не так уж трудно решить. У меня в кладовой этого добранавалом, никто и не заметит, если ты время от времени что-нибудь…позаимствуешь. – Он сделал многозначительную паузу. – И уж, конечно, тебе стоитсозвониться с людьми из отдела рекламы и взять у них дисконтную карту напокупку работающих с ними дизайнеров. Лично у меня скидка всего тридцатьпроцентов, но ты – секретарь Миранды, и я не удивлюсь, если они вообще не будутбрать с тебя денег. Тебе нет никакой необходимости носить эти штучки из «Гэп».

Я не стала объяснять ему, что, когда я надеваю«Наин уэст» вместо «Маноло» и джинсы, купленные в молодежном отделе универмага«Мейси», а не в «Джинсовом рае» – на восьмом этаже шикарного универмага«Барни», я тем самым пытаюсь показать, что меня не соблазняет блестящий антураж«Подиума». Вместо этого я просто кивнула, заметив, что Джеффи явно нервничает,ему неудобно, что приходится говорить мне такие вещи. Интересно, кто егоподучил? Эмили? А может, сама Миранда? Ладно, в конце концов, это не важно.Черт побери, я продержалась здесь уже три месяца, и если водолазка от Прадыпоможет мне продержаться еще девять, значит, придется надеть водолазку отПрады. Я решила, что больше не буду противиться улучшениям в своем гардеробе.

В 6.50 я наконец вышла на улицу идействительно была чертовски довольна тем, как выгляжу. Парень из ближайшеголарька даже присвистнул, и не успела я пройти и десяти шагов, как меняостановила какая-то женщина и сказала, что она уже три месяца ищет такиесапоги. Я привычно вышла на угол Третьей авеню, сразу поймала такси и без силупала на заднее сиденье, не чувствуя даже радости от того, что мне не придетсятолкаться в метро.

– Мэдисон-авеню, шестьсот сорок. Побыстрее,пожалуйста, – прохрипела я.

Таксист сочувственно (клянусь!) посмотрел наменя в зеркало заднего вида и сказал:

– А-а, «Элиас-Кларк-билдинг».

И мы моментально свернули налево, на Девяностопятую улицу, а потом еще раз налево, на Лексингтон-авеню, промчались доПятьдесят девятой улицы и направились на запад, к Мэдисон-авеню. Машин быломало, и ровно через шесть минут мы затормозили перед высоким, стройным,сверкающим монолитом, великолепно гармонирующим с внешним обликом своихмногочисленных обитателей. Счет, как всегда, составил бы доллар сорок центов, ия, опять-таки как всегда, расплатилась десятидолларовой банкнотой.

– Сдачу оставьте себе, – пропела я, чувствуяежеутренний прилив радости от того, что лицо водителя расплывается врастерянной счастливой улыбке, – «Подиум» угощает.

С этим как раз не было никаких проблем. Уже впервую неделю своей работы я поняла, что бухгалтерия не была сильной стороной«Элиас-Кларк», как не была и приоритетной. Мне не составляло никакого трудакаждый день списывать по десять долларов на дорожные расходы. Другая компаниязаинтересовалась бы, кто дал вам право ездить на работу на такси; «Элиас-Кларк»могло заинтересовать лишь почему вы снисходите до такси, когда есть служебныемашины. Почему-то мысль о том, что я ежедневно надуваю компанию на десятьбаксов – хотя мне прекрасно было известно, что никто в ней не страдал от моейрасточительности, – здорово поднимала мне настроение. Кто-то назовет эторебячеством. Я называла это сведением счетов.