Я выскочила из такси, все еще довольная тем,что благодаря мне чей-то день начался удачно, и пошла ко входу в«Элиас-Кларк-билдинг». Здание было воплощением лоска и шика, как и все егообитатели. Хоть оно и называлось «Элиас-Кларк-билдинг», половину его арендовал«Дж.С. Бергман» – один из самых престижных банков города. У нас с ними дажелифты были разные, но их богатенькие банкиры и наши стильные красотки неупускали случая как следует рассмотреть друг друга в вестибюле.

– Эй, Энди, как дела? Давненько не виделись. –Голос сзади прозвучал робко и словно нехотя, и я подумала, зачем бы этомучеловеку, кто бы он ни был, вообще со мной заговаривать.

В этот момент я как раз внутреннеподготавливала себя к обычной утренней разминке с Эдуардо. Услышав свое имя, яповернулась и увидела Бенджамина, одного из многочисленных университетскихэкс-парней Лили. Он сидел прямо на тротуаре и, казалось, не видел в этом ничегонеобычного. Он был лишь одним из многих, но при этом единственным, кого онапо-настоящему любила. Я не разговаривала со стариной Бенджи (он ненавидел,когда его так называли) с тех пор, как Лили застала его занимающимся сексом сдвумя девушками из кружка пения, который она посещала. Она вошла в его квартирув тот самый момент, когда он, распластавшись на полу в гостиной, изображал изсебя секс-гиганта, в чем ему помогали сопрано и контральто – две тихони, такникогда больше и не осмелившиеся взглянуть Лили в глаза. Я пыталась убедитьЛили, что это была всего лишь мальчишеская выходка, но это не помогло. Онапроплакала несколько дней и взяла с меня обещание, что я никогда никому нерасскажу о том, что она видела. Я и не рассказывала никому, рассказывал он –каждому, кто соглашался его слушать, – как «трахал двух певичек», а в это время«третья смотрела». Он представил все так, будто Лили была в комнате с самогоначала, забралась на диван и с приятным изумлением наблюдала оттуда, как еебольшой плохой мальчик доказывает свою мужественность. Лили поклялась, чтоникогда больше не даст себе влюбиться, и до сих пор, похоже, держала слово. Онаспала со многими, но рвала с ними прежде, чем могла обнаружить в них что-тодостойное более пристального внимания.

Я снова посмотрела на окликнувшего менячеловека и постаралась найти в нем хоть что-то от прежнего Бенджи. Тогда у негобыли приятное лицо и хорошая фигура, он был обычным, нормальным парнем. БанкБергмана превратил его в тень. На нем был мятый костюм, слишком большой для него,и выглядел он так, словно сейчас ему необходим не никотин (в руках он держалсигарету), а кокаин. По его виду можно было подумать, что его вымотал тяжелыйрабочий день – а ведь было всего семь утра, – и я почувствовала себя лучше. Язлорадствовала и потому, что он так по-свински вел себя с Лили, и потому, чтоне одной мне приходится за уши тащить себя на работу в такой безбожно раннийчас. Ему-то, вероятно, за все эти неудобства платили по сто пятьдесят тысячдолларов в год, но по крайней мере он уставал не меньше меня.

Бенджамин отсалютовал мне зажженной сигаретой,жутковато светящейся в полумраке зимнего утра, и жестом попросил подойтипоближе. Я боялась опоздать, но Эдуардо взглядом просигналил «не волнуйся, еееще нет, все в порядке», и я направилась к Бенджамину. Весь его вид выражалбезразличие и безнадежность. Он небось еще думает, что его босс – настоящийтиран. Ха! Знал бы он! Мне хотелось смеяться во весь голос.

– Ты, похоже, одна приходишь так рано, –промямлил он, пока я искала в сумочке губную помаду, чтобы накрасить губы передштурмом лифта. – Ну и как у тебя дела?

Он был высоким светловолосым детиной, носейчас казался таким усталым, таким раздавленным, что в душе у меня мелькнулосочувствие. Но я и сама чуть не валилась с ног от недосыпания и помнила, какиеглаза были у Лили, когда один из его тупых дружков спросил ее, достаточно ли ейбыло просто смотреть или хотелось присоединиться, – и мое сочувствие как рукойсняло.

– Дела мои таковы, что я работаю на весьматребовательную начальницу и должна быть на работе за два с половиной часа довсех остальных сотрудников этого чертова журнала, чтобы успеть все приготовитьк ее приходу. – Я не смогла удержаться от раздражения и сарказма.

– Ого. Да я просто спросил. Извини, если что.И на кого ты работаешь?

– Я работаю на Миранду Пристли, – ответила я имысленно взмолилась, чтобы это имя не произвело на него никакого впечатления.Почему-то мне доставляло несказанное удовольствие, когда выяснялось, чтообразованный и успешный человек не имеет ни малейшего представления о том, ктотакая Миранда. Это наполняло меня восторгом. И сейчас мои надежды оправдались.Бенджи пожал плечами, затянулся и выжидательно глянул на меня.

– Она главный редактор «Подиума», – понизивголос, ликующе начала я, – и самая большая стерва, какую я когда-либовстречала. Серьезно, честно тебе говорю, я никогда не встречала таких, как она.Она, я думаю, даже не человек…

У меня был наготове неиссякаемый запас жалоб,которые я хотела обрушить на голову Бенджамина, но в это время во мне заговориланаша привычка всегда все делать с оглядкой. Я задергалась, занервничала, во мневдруг неизвестно откуда появилась уверенность в том, что эта малосимпатичнаямне личность, несомненно, подослана подхалимами Миранды из «Обсервера» или с«Шестой страницы». Я понимала, что это смешно, просто чушь собачья. Я зналаБенджамина уже много лет и была вполне уверена, что он не работает на Мирандуни в каком качестве. Правда, не на сто процентов. В конце концов, как можнобыть в чем-то уверенной на сто процентов? И откуда я знаю, может, сейчас кто-тостоит у меня за спиной и подслушивает мои дерзкие речи? Допущенный промахследовало немедленно загладить.

– Конечно, она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО самая влиятельнаяженщина в модельном и издательском бизнесе, а такой человек не может позволитьсебе рассыпаться в любезностях. Да, с ней нелегко работать, но это можнопонять. А с кем было бы легко? Вот так-то. Ну ладно, мне пора бежать. Приятнобыло повидаться. – И я побежала к входной двери, втянув голову в плечи, как яэто частенько делала в последнее время, если мне приходилось разговаривать скем-нибудь, кроме моих родителей, Алекса и Лили. При этом я не могла удержатьсяи негромко сказала: «Чур меня».

– Эй, не слишком расстраивайся, – прокричал онмне вслед, когда я бежала к лифтам, – я здесь всего с прошлого четверга!

И, сказав это, он бросил свой тлеющий окурок ив сердцах втоптал его в асфальт.

– Доброе утро, Эдуардо, – сказала я, жалобноглядя на него усталыми глазами, – ненавижу чертовы понедельники.