— Куда?

— К Вэлу и остальным. У меня просто какое-то предчувствие.Больше ничего. Может, это глупости…

— Глупости, — убежденно повторила Винд. — И я собираюсь тудаснова. Сегодня вечером.

— Нет.

— Но они меня пригласили…

— Нет! — Теперь она уже с силой встряхнула Винд. — Ты тудане вернешься!

Винд без труда сбросила с себя ее руки, и Конни с изумлениемощутила, какая сила в руках дочери.

— Черт возьми, почему? — вставая, спросила Винд.

— Я… я этого не могу объяснить. Скажем, женская интуиция,ладно?

— Нет, не ладно! Мать, в чем дело?

— Дело… — Она пыталась найти слова, чтобы выразить то, чтобыло лишь мучительным повторяющимся сном. — Понимаешь, была тогда одна группа,"Тайдл Рэйв"…

— О нет, мать, хватит с меня твоих охотничьих рассказов…

— Да выслушай меня, черт побери! — вскипела Конни. — Хотелазнать — так слушай!

И она рассказала ей все. По крайней мере все, что моглавспомнить, поскольку минуло уже более двадцати лет и многое с тех пор утратилочеткость. Но кое-что она забыть не могла. Не могла забыть рокочущегобас-гитариста и его тату. Не могла забыть кубок, поездку в лимузине, и холод, ирезкую пронзающую боль, и смех, и луну, поющую песни..

Она рассказывала торопливо, отчаянно, пытаясь достучаться досознания дочери. Пытаясь восстановить связь.

Но по мере того, как говорила, видела, как на лице Винд всеболее отчетливо формируется выражение скепсиса. Ей не удалось убедить дочь.Гораздо больше было похоже на то, что она ее теряла.

— Здесь что-то не так, — с силой закончила Конни.

— Мать! — Винд старалась сохранить терпение, но не очень дляэтого напрягалась. — Это такой бред, что даже не смешно. Допустим, у него былатакая же тату. Ну и что? Вполне возможно, что где-нибудь в Лос-Анджелесе,Чикаго, Сан-Франциско или еще черт знает где живет парень, который на этомспециализируется. Что тут такого?

— Винд… прошу тебя, не возвращайся.

— Я обещала.

— Обещай мне, черт возьми! Я твоя мать! Я имею на что-топраво! Имею! Я запрещаю тебе ходить туда!

— Ты мне запрещаешь? — изумленно переспросила Винд. — Тычто, совсем спятила? Я совершеннолетняя…

— И сексуально озабоченная! Думаешь только о том, какзатащить его на себя и стать рок-шлюхой, вместо того чтобы послушать…

Винд ударила ее — сильно и неожиданно. Конни отреагировалаавтоматически. Удар в лицо получился такой силы, что Винд отлетела к плите,задела рукой все еще раскаленную сковородку и взвизгнула.

Раскаиваясь, Конни шагнула к ней.

— Винд!..

Но Винд уже не слушала. Она рванулась прочь, зажимаяошпаренную руку и крича на ходу:

— Ты просто ханжа несчастная! Забила мне голову всякимдерьмом о том, какое это было прекрасное время, какая ты сама былазамечательная… Из шкуры лезла, чтобы сделать меня такой, как ты, — из-закакой-то вонючей склоки с твоей матушкой, а как только я начала вести себя какты — тут же взбесилась! В чем дело, мама? Не нравится, что получилось? Во мнеот тебя слишком много? Что ж, значит, так тебе повезло! Я буду делать то, чтохочу, и ходить туда, куда захочу, и черта ты меня теперь остановишь!

Но Конни уже ее не слушала. Она вытащила из тумбочки подтелефоном ящик, битком забитый старыми фотографиями и прочим хламом.Представление Конни о порядке ограничивалось приблизительным знанием о том, гдечто может быть. Она лихорадочно перебирала бумажки, отчаянно стараясь выброситьиз головы диатрибу дочери, и наконец выхватила нужную стопку фотографий.

— Иди посмотри! — позвала она Винд. — Не могу найтифотографию тату, но вот это Рэб. — Она сунула фотографии под нос дочери. Виндмельком взглянула на характерное суровое выражение лица старомодного рокера, нона большее не хватило терпения. Нет, мать может убираться со своей паранойейкуда подальше. Выхватив фотографии из руки Конни, она швырнула их на пол.

И ринулась прочь со скоростью и яростью, полностьюсоответствуя своему имени, не обращая внимания на материнские вопли.

"Хочу отрезать себе л-л-л-ломтик твоейл-л-л-любви-и-и-и! — завывал Вайли Койот, ведущий солист "АкадемииМрака", носясь по сцене в драных, в обтяг, черных кожаных штанах и алыхботинках со страусиными перьями. Его огненно-красная грива раскачивалась изстороны в сторону, как и окружающая толпа. Он прыгал, падал, визжал, драл себяногтями, подхлестывал, доводя восхищенных тинейджеров до полнейшего безумства.

Винд смотрела это сбоку, из-за кулис. Теперь она официальностала одной из немногих избранных. В руках у нее было две бутылки пива: в одной— "Миллер-лайт", из которой она прихлебывала, в другой — длинногорлый"Будвайзер", чтобы дать Вэлу, когда он закончит работать. Или в любоймомент, как только он выскочит за кулисы сорвать поцелуй и промочить глоткухолодненьким.

Группа доиграла "Ломтик Твоей Любви", и РудиВаленц, соло-гитарист, стал менять гитары для следующей вещи. Пока помощникиподключали инструмент Вэла, она заметила, что он на нее смотрит. Она послалаему воздушный поцелуй, и бас-гитарист кивнул ей и улыбнулся.

Это была странная, кривая, причудливая, кошмарная улыбка.Словно часть его рта была мертва.

Винд ощутила внутреннюю дрожь. Она отвернулась и ушла враздевалку.

Было нечто такое в этой улыбке… нечто такое, что напомнилоей такую же безумную улыбку, которая мелькнула в той стопке фотографий, чтосунула ей мать.

Ее мать, сбрендившая сучка…

— Не становись посмешищем, — произнесла она в пространство,сунула в рот клубничку со стоявшего рядом подноса и отравилась обратно закулисы досматривать окончание выступления "Академии Мрака".

Поездка на лимузине в отель стала одним из сильнейшихощущений, которые когда-либо испытывала Винд. Мелкий дождик стучал в ветровоестекло, а водитель, не давая затухнуть ленивой болтовне, рассуждал о том, чтомогло быть и хуже.

Винд не обращала на эту болтовню никакого внимания. Онасидела на коленях у Вэла, хохотала, дергала его за выпяченный подбородок, в товремя как вся остальная группа жадно пожирала ее взглядами. Но Вэл властнообнял ее рукой и усмехнулся:

— Она моя, парни. Вся моя.

Вся его.