Британии из Индии сдвинули на июнь 1948 года. Тогда же Эттли утвердил в должности последнего вице-короля Индии, которым стал Луис Маунтбеттен (1900–1979). Бывший главнокомандующий союзных сил в Юго-Восточной Азии и кузен короля Георга V, Маунтбеттен имел полную свободу действий, чтобы обустроиться в Индии безо всякого совета с лондонским руководством. На этот раз ему аплодировали и Лига, и Конгресс, впервые в истории.

Через считаные дни после своего прибытия в Индию, 22 марта 1947 года, Маунтбеттен начал целую кампанию по атаке обаянием в попытке привлечь как можно больше сторонников. В своей инаугурационной речи он заявил, что начинается «ненормальное вице-королевское правление» и что он «исполняет добрую волю максимально возможного числа индийцев». Его харизматичная откровенность вскоре покорила и Ганди, и Неру, и других основных лидеров Конгресса. Особенно тесные отношения сложились у Неру с женой Маунтбеттена Эдвиной (1901–1960), которая «приковывала многие взгляды», как писал Шахид Хамид, личный военный секретарь командующего индийскими вооруженными силами Клода Окинлека. Однако Маунтбеттен не смог очаровать Джинну, которого за глаза называл злым гением, лунатиком и психопатом.

Вскоре новому вице-королю стало ясно, что разделения не избежать. Неру считал, что Пакистан проживет не дольше нескольких лет, а потом будет вынужден вернуться под крыло Индии. Эту точку зрения разделял и Маунтбеттен, который сравнивал Пакистан с временной, легко разбираемой постройкой. Под напором вице-короля Джинна был вынужден расстаться со своей мечтой о сопредельном государстве, получив взамен то, что он назвал «изувеченным, побитым молью» Пакистаном, состоящим из преимущественно мусульманских областей западного Пенджаба и восточной Бенгалии, а между ними – более 2000 километров индийской территории. Среди тех, кто задался вопросом о его жизнеспособности, оказался Р. Г. Кейси (1890–1976), генерал-губернатор Бенгалии, который предсказывал, что многолюдный, этнически и лингвистически многообразный Восточный Пакистан скоро отсоединится. И его пророчество оказалось верным. Из пепла кровавой гражданской войны в 1971 году родилось государство Бангладеш.

4 июня 1947 года, через день после того, как план разделения был одобрен обеими сторонами, Маунтбеттен заявил на пресс-конференции, что передача власти произойдет приблизительно 15 августа, сократив время предварительных согласований почти на год. Эта дата, как он признавался позже, взятая из воздуха, дала правительству всего 73 дня на все необходимые для независимости конституционные военные и экономические соглашения. К тому времени Конгресс уже смирился с тем, что разделения не избежать. Но оставались две основные сложности. Первая состояла в том, чтобы уговорить сотни князей, чьи государства занимали третью часть площади субконтинента, отказаться от своей власти и примкнуть либо к Индии, либо к Пакистану. Вторая сложность заключалась в разграничении будущих независимых государств. Человеком, которому была поручена эта почти непосильная работа, стал лондонский юрист Сирил Рэдклифф (1899–1977), никогда прежде не бывавший в Индии, чем были довольны и Неру, и Джинна: отсутствие опыта по умолчанию считалось преимуществом. Большинство князей приняли свою участь, но индусские, мусульманские и сикхские общины, оставшиеся по другую сторону предполагаемой границы, готовились к худшему.

15 августа 1947 года, перед самой полночью, в час, выбранный по предсказаниям астрологов как наиболее благоприятный, Джавахарлал Неру обратился к законодательному собранию в Нью-Дели с заявлением: «Много лет назад мы назначили свидание судьбе, и сейчас пришло время нам выполнить свое обещание… Когда пробьет полночный час и весь мир будет спокойно спать, Индия проснется, чтобы жить и быть свободной». За два дня до этого Маунтбеттены летали в Карачи, где 14 августа прошла церемония в честь независимости Пакистана. После речей, произнесенных в зале собраний, вице-король занял место рядом с Джинной, ставшим теперь первым генерал-губернатором Пакистана, в арендованном открытом «роллс-ройсе», и процессия двинулась по городу. Маунтбеттену рассказали, что готовится покушение на убийство Джинны, и он решил, что его присутствие удержит индусов или сикхов от попытки совершить это преступление.

Зато у тех, кто после разделения оказался не в своем районе, не осталось никакой защиты перед этническими чистками, которые сразу же стали набирать обороты. Теперь историки спорят, уберегла поспешная передача власти страну от гражданской войны или, наоборот, спровоцировала волну насилия. Убийства начались еще в июле, когда банды сикхов и индусов нападали на мусульман, переселявшихся на запад в опасении, что в стране, враждебной к их вере, они окажутся в ловушке. Случаи насилия участились, когда за неделю до 16 августа, официальной даты обнародования, в Лигу и Конгресс просочилась последняя версия плана разделения, разработанная Рэдклиффом.

Когда разделение началось, оно дало толчок самой крупной и, по некоторым оценкам, самой кровавой вынужденной миграции в истории. До 15 миллионов индусов, мусульман и сикхов пересекли свежепроведенные границы в поисках безопасного убежища. Счеты сводились с поистине средневековой жестокостью – с использованием топоров, кос, мечей и пик. Тысячи женщин были изнасилованы, похищены, замучены. В недавних исследованиях число погибших оценивается в пятьсот или шестьсот тысяч человек, примерно поровну мусульман и немусульман. Британская армия уже уходила, и Маунтбеттен приказал вмешиваться, только когда опасности подвергались английские подданные, а местная полиция и военные мало что могли сделать. Пограничные силы в 50 000 индусов и мусульман были по большому счету неэффективны, потому что не хотели выступать против своих общин. Несмотря на всю эту резню, Неру отметил: «Пусть лучше сгорят все индийские деревни, чем хоть один британский солдат останется в Индии дольше необходимого».

Далеко от церемоний в честь независимости был Махатма Ганди. Он находился в 1500 километрах, в Калькутте: постился, прял и молился. Когда правительственные чиновники попросили его выступить в честь 15 августа, он ответил, что у него больше нет сил. «Никаких посланий вообще. Если вышло плохо, значит, так тому и быть». Разочарование и утрата иллюзий Ганди в вопросе разделения субконтинента, за которое он боролся, было тяжелым. Его присутствие в Калькутте обеспечило временную передышку в буре жестокости, которая держала город в осаде больше года, и толпы индусов и мусульман вместе ходили по городу, празднуя независимость. Но «калькуттское чудо» продлилось всего девять дней. Когда нападения мусульманских и индусских группировок возобновились, Ганди снова объявил голодовку. На этот раз главари банд пришли к его ложу и пообещали исправить свое поведение. Некоторые из них плакали, сознавая свою вину и раскаиваясь.

Когда мир восстановился, Махатма направился в Дели, где продолжался неутихающий мятеж. Ганди обошел лагеря мусульманских беженцев, уверяя их обитателей, что в Индии у них есть будущее. Он участвовал в оказании помощи раненым индусам и сикхам. В январе 1948 года Ганди в возрасте 78 лет, страдая от почечной недостаточности, объявил, что будет голодать до тех пор, пока насилие не прекратится. Результат проявился сразу же: и индусские, и мусульманские организации развернули работу по достижению мира. Были сформированы группы для восстановления поврежденных храмов и мечетей. Единственной партией, не поддержавшей договоренности о мире, стала индусская ультраправая Махасабха.

30 января 1948 года, через 12 дней после того, как Ганди прекратил голодовку, работник Махасабхи пришел на ежедневное молитвенное собрание в Дом Бирла в Дели. Пока две молодые помощницы помогали Махатме устроиться на его молитвенной площадке, Натхурам Годзе проложил себе путь сквозь толпу. Стоя прямо перед Ганди, он вытащил пистолет «Беретта» и выстрелил трижды, убив Махатму почти мгновенно. Последними словами Махатмы были: «О Рама!» А всего за несколько месяцев до этого Ганди написал: «Даже если меня убьют, я не перестану повторять имена – Рама и Рахим, которые для меня суть имена одного бога. С этими именами на устах я умру с радостью». Так его намерение исполнилось.

Хотя во всем мире его до сих пор почитают за веру в ненасильственные перемены, о наследии Ганди индийские историки спорят по сей день. Сунил Кхилнани пишет:

В обществе, не имевшем опыта масштабных коллективных действий, где политики большинству людей представлялись какой-то могучей и далекой силой, Ганди заставил людей поверить, что они сами могут что-то изменить. Он построил движение, сформировал национальное сознание и расширил мировой репертуар сопротивления, протеста и мирного неповиновения.

Профессор индийской истории Р. Ч. Маджумдар снижает высоту пьедестала Ганди, утверждая, что