Джек вскочил и как был, босой, опрометью бросился изкладовой. Ужасный холод сковал все его тело.

Он со скрипом открыл дверь.

ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ.

Потом, после паузы:

— Алло, «Оутлийская пробка» слушает. Что за дурацкая идеязвонить в такое время?

Голос Смоки.

— Алло?

Опять пауза.

— Алло? Сорвалось! — Смоки со стуком положил трубку, и Джекуслышал скрип половиц под его ногами. Потом шаги зазвучали на лестнице, ведущейв каморку, которую занимали Апдайк и Лори.

Джек недоверчиво уставился на зеленый клочок бумаги в левойруке и маленькую кучку монет в правой. Это было на следующее утро, водиннадцать часов.

Наступило утро четверга, и он попросил расплатиться с ним.

— Что это? — спросил он, до сих пор не в силах поверить.

— Ты умеешь читать, — процедил Смоки, — и ты умеешь считать.Ты был недостаточно расторопным, Джек, но сообразительности тебе не занимать.

Мальчик присел, рассматривая счет в одной руке и деньги вдругой. Неудержимая злость постепенно овладевала им. «ГОСТЕВОЙ ЧЕК» — такназывался этот клочок бумаги. Он гласил:

1 бутерброд — 1 дол. 35 центов

1 бутерброд — 1 дол. 35 центов

1 стакан молока — 55 центов

1 стакан имбиря — 55 центов

Обслуживание — З0 центов

Внизу стояла цифра 4 доллара 10 центов; она была обведенажирной линией. За вечер Джек заработал девять долларов; Смоки удержал из нихпочти половину; у мальчика осталось всего четыре доллара и девяносто центов.

Джек с возмущением взглянул на них — на стоявшую сотсутствующим видом Лори, на отвернувшегося Смоки.

— Это грабеж, — выдавил из себя он.

— Джек, ты не прав. Взгляни на ценники в меню…

— Мы так не договаривались, и Вам это отлично известно!

Лори слегка вздрогнула, будто ожидая, что Смоки сейчасударит его… Но Смоки смотрел на Джека с ужасающим равнодушием.

— Я не внес в счет твою постель, не так ли?

— Постель! — Заорал Джек, и горячая волна прихлынула к егощекам. — Постель! Постель! Матрац на цементном полу! Хотел бы я видеть, как вывключите ее в счет, мерзавец!

Лори сдавленно вскрикнула и бросила взгляд на Смоки… ноСмоки только сел напротив Джека и выдохнул струю сигаретного дыма в сторонумальчика. На голове его красовалась бумажная шляпа.

— Мы оговаривали с тобой условия, — сказал он. — Ты спросил,нет ли у меня подходящей работы. Я сказал, что есть. О еде не было сказано нислова. Если бы мы сразу поговорили об этом, то, вероятно, что-нибудь можно былобы изменить. Возможно — да, возможно — нет… заметь, ты ничего не спрашивал наэтот счет, так что теперь ты должен согласиться со мной.

Джек резко сел; слезы ярости стояли в его глазах, Онпопытался что-то возразить, но не смог произнести ни звука. Он буквальнолишился дара речи.

— Конечно, если ты хочешь обсудить предъявленный тебе счет…

— Идите к черту! — взорвался Джек. — Приберегите все это дляследующего дурачка, который попадет к вам в лапы! Я ухожу!

Он направился к двери, но даже сквозь слепое бешенство вдругпочувствовал, что не сможет выйти на улицу.

— Джек…

Мальчик уже взялся за дверную ручку и открыл дверь, но звукголоса остановил его. Он опустил ручку, злость куда-то улетучилась. Внезапно онпочувствовал себя старым и беспомощным. Лори ушла за стойку бара и приняласьпротирать и мыть ее. Она уже поняла, что Смоки не собирается бить Джека и,значит, все было нормально с ее точки зрения.

— Ты хочешь меня бросить накануне выходных?

— Именно это я и собираюсь сделать. Вы ограбили меня.

— Нет, сэр, — сказал Смоки. — Я объяснил тебе. Если кто ивиноват, Джеки, то только ты сам. Мы можем обсудить твою еду — я согласенсбросить пятьдесят процентов. Я никогда не делал этого раньше с мальчишками,которых нанимал на работу, но ближайшие выходные должны быть особенно сложными,потому что на сезонных работах по уборке яблок трудится чертова пропастьнароду. А ты мне нравишься, Джек! Вот почему я не проучил тебя, когда тыповысил на меня голос, хотя, поверь, я мог бы… Ты нужен мне на выходные.

Джек почувствовал, что гнев внезапно вернулся… и вновьулетучился.

— А что, если я все же уйду? — спросил он. — У меня естьпочти пять долларов, и мое пребывание в этом паршивом городишке слишкомзатягивается.

Глядя на мальчика и все еще улыбаясь, Смоки спросил:

— Помнишь мужчину, прошлой ночью напустившего на пол лужу втуалете?

Джек кивнул.

— Ты помнишь, как он выглядел?

— Гадко, омерзительно. А что?

— Это Могильщик Атвелл. На самом деле его зовут Карлтон, новот уже десять лет он добровольно ухаживает за городским кладбищем, поэтому всезовут его Могильщик. Это было… ммм… двадцать или тридцать лет тому назад. Онпришел служить в городскую полицию во время президента Никсона. Сейчас он шефздешней полиции.

Смоки отхлебнул немного пива из бутылки и посмотрел наДжека.

— Могильщик скоро вернется в бар. И если ты сейчас уйдешьотсюда, Джек, то я не смогу гарантировать, что у тебя с ним не возникнетпроблем. Возможно, это окончится отправкой домой. Возможно, сбором яблок намуниципальных землях… думаю, там не менее сорока акров, засаженных деревьями.Возможно, побоями. Или… Я как-то слышал, что наш друг Могильщик очень любитдетей на дорогах. Особенно мальчиков.

Джек вспомнил расстегнутые брюки и свисающий из нихчудовищный агрегат. Ему стало плохо, ноги и руки похолодели.

— Здесь ты находишься под моим крылышком, — продолжал Смоки.— Никто не знает, когда ты выйдешь на улицу. Не знает этого и Могильщик.Конечно, ты можешь без страха ходить по городу. Попытайся, Джеки… Но гдегарантия, что он вдруг не перегородит тебе дорогу своим большим «Плимутом»? Онне слишком умен, но иногда у него прорезывается поразительный нюх… Или…кто-нибудь может позвонить ему.

За стойкой Лори вымыла посуду и вытерла руки; потом включиларадио и начала подпевать в такт звучащей песенке.

— Вот что я скажу тебе, — подытожил Смоки. — Задержись уменя, Джеки. Отработай выходные. Потом я посажу тебя в машину, и сам вывезу изгорода. Ты уедешь отсюда в воскресенье с тридцатью баксами в кармане и большеникогда не вернешься. Ты уедешь, думая, что Оутли — не самое худшее в миреместо. Что ты на это ответишь?