Само происхождение Анны было скандальным: ходили слухи, чтомать ее отравила любовница мужа. Анна воспитывалась по пансионам, а изпредпоследнего класса нижегородской гимназии она вылетела с громким скандалом,сбежав со своим поклонником-офицером. Ее обнаружили с ним в номере гостиницы.Отец немедля выдал ее замуж за какого-то старика, от которого она оставила себетолько понравившуюся ей фамилию – Костромина, а верности ему не хранила ни дняи вела себя так, что он вскоре развелся с ней. Среди многочисленных любовников,коих она меняла как перчатки, был и тот, первый, офицер, которого она, видимо,крепко уязвила. Умела она вить веревки из мужчин – ведь даже брошенный ею мужвыплачивал ей какое-то содержание и не отрекался от нее, хоть она и позорилаего имя где могла и как могла. Детей у нее не было – то ли по здоровью, то липросто ей не хотелось себя связывать. Однажды – позднее, когда наши отношения сней стали короче (хоть и не ближе!), – я как-то спросила, почему нетудетей. Она усмехнулась углом рта: она так умела усмехаться, что мороз по кожешел даже у женщин, что ж говорить о мужчинах:

– Если бы я точно знала, что родится девочка, то, можетбыть, и рискнула бы. А сына я не хотела. Мне всегда слишком нравились мальчики,чтобы я могла смотреть на них по-матерински!

Анне было не более двадцати, когда отец ее умер, но посленего ей ничего не досталось: братья, гвардейские офицеры, при разделенаследства сестру нагло обделили, якобы недовольные ее поведением.Справедливости ради следует сказать, что это были порядочные шалопаи: приехавзимой в отцову деревню, чтобы батюшку похоронить, они так перепились, что попути в церковь потеряли гроб на занесенных снегом дорогах.

Тем временем Анна стала заниматься литературой, и ее вобществе нижегородском – провинциальном, осторожном – стали еще меньшепринимать. Она ездила в Москву, в Петербург, жила между столицами и НижнимНовгородом (несмотря ни на что, она очень любила Нижний!), вела жизнь самуюбогемную: она была свободная женщина, если выразиться по-французски, femmecйlibataire, фамм сэлибатэр, – «разведенка», как это потом называли вСовдепии, а в то время в России это социальное явление было еще внове, женщина,живущая сама по себе. Но как-то раз в поезде случайно познакомилась с моимотцом, который тоже ездил в Питер по делам, – ну, он и потерял голову отее внешности, свободы, от ее невероятного обаяния, с помощью которого она,когда хотела, могла добиться всего на свете, любого мужчину с ума свести,особенно в то время…

Пока я исподлобья косилась на свою ненавистную мачеху,против воли признавая, что да, наверное, от такой женщины можно головупотерять, тем паче десять лет назад, когда она была еще моложе и ярче, Аннавдруг отшвырнула муфту, всплеснула руками и бросилась к камину с криком:

– Подгорело!

И только тут я уловила запах не просто поджаренного, а и всамом деле подгорелого мяса, о котором мы с ней обе позабыли, увлеченныеразглядыванием друг дружки. По всей моей новой квартире уже плыл чад! Аннасхватила полотенце, сорвала сковороду с треноги и брякнула на стол.

Боже мой, несчастное мясо! С одной стороны черное,обугленное, с другой – сырое… И мне это предстоит есть?!

Она это нарочно подстроила! Не знаю как, но нарочно! Голову мнезаморочила и…

Я уставилась на Анну с такой ненавистью, что она, при всемсамомнении и уверенности, что ее обаяние способно покорить даже брошенную дочьее мужа, не могла не понять, как я на самом деле к ней отношусь. Ну что ж, онабыла неглупа. Думаю, в ту самую минуту она распростилась со всякой надеждойхоть как-то наладить отношения со мной. Между нами отныне установилось что-товроде вооруженного нейтралитета, и хотя хорошее воспитание одной (мое) иврожденное, неискоренимое актерство другой (Анны) позволяли нам очень удачновтирать очки посторонним и даже отчасти отцу (все-таки мы обе любили его,каждая по-своему, конечно, и обе жалели – каждая опять-таки по своим причинам),но одурачить, к примеру, Никиту нам так и не удалось. Впрочем, он и не сомневался,что я должна ненавидеть Анну. И даже, при своей проницательности, понималпочему. Вовсе не потому, что она увела от меня отца, а потому, что я ейзавидовала, отчаянно завидовала и ревновала.

Еще бы! Ведь она увела у меня не только отца, но и возлюбленного.Счастье Анны, что во время нашей первой встречи я еще не знала, что именно онаи есть та самая «другая женщина», ради которой отверг меня и отвергал всехостальных Никита (только смерть Анны освободила его от этой почти маниакальнойзависимости от нее, многие даже думали, что ради этой свободы Никита ее иубил…), – счастье, повторю, Анны, что я в тот свой первый день в Парижееще не знала всего этого, не знала правды об их отношениях, – не то, оченьможет статься, подгорелое содержимое раскаленной сковороды я отправила бы вфизиономию моей мачехи, новоиспеченной мадам Ховриной…

– Не огорчайтесь, Викки, – сказала Анна спритворным, как мне показалось, сочувствием. – Я сейчас же пошлю мадамДике снова к мяснику и попрошу помочь вам на первых порах, пока не привыкнете ккамину.

– Я полагаю, отец позволит мне нанять горничную, –сказала я отчужденно. – Конечно, ради этого мне придется поменятьквартиру, ведь здесь нет комнаты для прислуги, поэтому я бы хотела занятьсяпоисками своего нового жилья как можно скорей.

Анна несколько раз быстро хлопнула ресницами. Потом яузнала, что таким образом она пыталась скрыть или недоумение, или смех. Вданном случае, как мне вскоре стало ясно, ей приходилось скрывать и то идругое.

– К сожалению, в Париже найти приличную квартиру заскромные деньги невероятно трудно, – ответила она сдавленным голосом. Ярешила, что ее уязвили мои холодные интонации, а на самом-то деле она пыталасьне расхохотаться мне в лицо! – Мы для вас эту-то с трудом подыскали, темпаче что ваш отец не хотел, чтобы вы жили в другом районе, далеко от него.

«От него»! Она сказала – «далеко от него», а не «от нас»!Она даже не скрывает, что смотрит на меня как на обузу! Зачем тогда вообщепритащилась? Где отец? Почему он прислал эту свою дешевую femme fatale, а непришел сам?

– А в пансионе для эмигрантов вы ведь, конечно,поселиться не пожелаете? – продолжала Анна. – Здесь как раз есть одинтакой – в полуквартале ходьбы. Его держит сестра этой мадам Дике, мадемуазельМерюза. Там, правда, был бы готов стол три раза в день, но обслуживать вам себяи там пришлось бы самостоятельно, хоть вы к этому и не привыкли, конечно.

Где ей было знать, к чему я привыкла и от чего отвыкла задва года жизни в Совдепии! Я давным-давно забыла, что такое услуги горничных, нотут мне такая вожжа под хвост попала, что я уж не могла остановиться.